В изученных нами документах губчека, советских и партийных органов лишь в двух случаях удалось найти доказательства наличия «деникинского следа» в поволжской деревне. О первом идет речь в отчетном докладе Саратовского губисполкома о работе за время с 1 июня по 1 декабря 1919 г. Характеризуя ситуацию в прифронтовых уездах летом 1919 г., составители доклада указывали: «Положение было таково, что коммунисты должны были в Балашовском и Аткарском уездах прятаться в конопли, на ночь собираться в одну избу из-за боязни расправы… отдельные волости, например Болыде-Карайская, слали гонцов к Деникину с призывами к нему, белогвардейские офицеры вели чуть не открыто свою гнусную работу»{964}. О втором случае такой деятельности упоминается в информационном бюллетене Саратовской губчека за 5–7 сентября 1919 г., где сообщалось: «Во многих волостях Еланского района посажены старшины деникинским капитаном Гуркиным и существуют до сих пор вместо советов»{965}.

Следует отметить, что случай с Болыде-Карайской волостью, отправившей гонцов к Деникину, является единичным и, на наш взгляд, объясняется следующим обстоятельством. Летом 1919 г. в Балашовском, Сердобском, Аткарском и Петровском уездах Саратовской губернии действовал батальон особого Саратовского полка по борьбе с дезертирством под командованием Н.А. Черемухина. Кроме борьбы с дезертирством отряд Черемухина занимался реквизициями хлеба и скота в крестьянских хозяйствах, не выполнявших продразверстки и других обязательных повинностей. Действия отряда отличались особой жестокостью. За время с 18 июля по 22 сентября 1919 г. отряд Черемухина расстрелял 130 крестьян. По приказу Черемухина в ходе ликвидации движения «зеленых» в Балашовском уезде была сожжена огнем артиллерии деревня Малиновка (283 двора). В сообщении Саратовского губкома РКП(б) указывалось, что при этом в «огне погибло много дезертиров, погиб скот, погибла часть населения»{966}. На наш взгляд, отправка гонцов к Деникину из Больше-Карайской волости напрямую связана с результатами карательных акций отряда Черемухина. Столкнувшись с диким насилием и произволом, крестьяне вполне могли обратиться за помощью к деникинцам.

В этой связи хотелось бы напомнить одну характерную деталь, отмеченную в главе о «зеленом движении». Негативное отношение крестьян к белому движению в решающей степени определялось их практическим опытом. Самыми активными противниками белых становились те селения, которые в наибольшей степени пострадали от их грабежей и насилий. Точно так же было и в случае с красными. Остальные крестьяне, у которых, как говорится, «пронесло», вели себя пассивно до тех пор, пока и их не касалась сия беда. В этом проявилась одна из сущностных черт крестьянского движения: его ограниченность рамками селения, общинный эгоизм, нежелание «подставлять себя» без крайней надобности. Отсюда и наивная вера в доброту того или иного правителя до тех пор, пока на собственной шкуре крестьянин не испытывал эту «доброту».

Этим обстоятельством можно объяснить неожиданно проявившуюся у части саратовских и пензенский крестьян в момент наступления Деникина симпатию в адрес его «непосредственного начальника» адмирала Колчака. Причем агитаторами за Колчака стали побывавшие у него в плену красноармейцы и, судя по всему, бывшие учредиловцы! 30 июля 1919 г. в сводке информационного стола ВЧК при Наркомате внутренних дел сообщалось, что в Аткарском уезде «появляются пленные, отпускаемые Колчаком, которые рассказывают, что Колчак не за помещиков, а за крестьян». «Что он очень добрый, раздает землю и скотину и любит, когда Богу молятся, и не за монархию, а за Учредительное собрание». «Эти агитаторы Колчака имеют благодатную почву в деревнях благодаря неурядицам деревенской жизни» — отмечалось в сводке{967}. В сводке секретного отдела ВЧК за 1–8 августа 1919 г. указывалось, что в Чембарском уезде Пензенской губернии пользуется популярностью организация левых эсеров и меньшевиков, действующая под лозунгами: «Да здравствует Колчак и его Учредилка!»{968}. Подобные настроения имели место, как верно подметили органы ЧК, «благодаря неурядицам деревенской жизни». Крестьянам хотелось верить, что где-то есть Колчак, раздающий скотину и любящий, когда Богу молятся. В их жизни все было по-другому. Поэтому и этот случай, полагаем, можно списать на счет крестьянской неосведомленности. С деникинцами же ситуация была иной. Они были рядом, и образ их не был таким безоблачным, как далекого доброго Колчака.

Второй случай — с деникинским капитаном Гуркиным, так же как и первый, можно объяснить последствиями репрессивных действий продовольственных и других отрядов красных. Кроме того, не исключено, что сельские старшины действовали вместо Советов из-за страха крестьян перед успешно наступавшими белогвардейцами и в скором времени могли победить большевиков. С другой стороны, в данном факте нет ничего необычного, поскольку для крестьян, как видно из опыта Самарского Комуча и всей истории Гражданской войны, форма власти как таковая была не так уж важна, важнее было ее содержание. И в советы и в волостные управы они сажали «своих людей», способных защитить общедеревенские интересы.

Подводя итог «деникинскому периоду», можно сделать вывод, что никаких оснований говорить о причастности агентов Деникина к крестьянскому движению в Саратовской, Пензенской и Царицынской губерниях в 1919 г. нет.

Последним событием в истории крестьянского движения в регионе в годы Гражданской войны, в ходе которого был замечен «белогвардейский след», стало «вилочное восстание» в уездах Самарской, Казанской и Уфимской губерний в феврале — марте 1920 г. Все упоминания о нем исходили из одного лагеря — со стороны представителей советской власти, принимавших участие в подавлении восстания. Вот лишь некоторые, наиболее типичные факты. 17 февраля 1920 г. в телеграмме из Самары в ВЧК и штаб ВОХР председателя военревштаба П. Ульянова (председателя) сообщалось: «Восстанием руководит штабс-капитан Шумановский, определенный белогвардеец, именующий себя начальником штаба зеленой армии… Обнаружен большой шпионаж прошлого элемента»{969}. О полковнике Бурове как руководителе восстания в Бугульминском уезде шла речь в сводке оперштаба Военно-революционного комитета Самарской губернии от 18 февраля 1920 г.{970} Еще конкретнее о влиянии белогвардейщины на крестьянство было заявлено в приказе № 7 Самарского губвоенревштаба от 20 февраля 1920 г. В нем безапелляционно утверждалось, что «белогвардейцы, офицеры, перебежавшие из колчаковского стана на почве хлебной разверстки и пользуясь религиозно-национальными предрассудками мусульманского населения, подняли восстание»{971}. 5 марта 1920 г. командир 3-й группы карательных войск Чуйков в телеграмме командующему Запасной армии Республики Б.И. Гольдбергу указал на факт выступления повстанцев «под лозунгами Колчака»{972}. В донесениях командиров других карательных отрядов приводились конкретные фамилии лидеров повстанцев, которых называли «колчаковскими белогвардейцами» (Заки Валева (Вальева), Седова, братьев Нефедовых, Милодова и др.){973}. Заслуживают внимания сведения, содержащиеся в докладе командира 1-й группы карательных войск, действовавших в Мензелинском уезде Уфимской губернии, Горбунова, направленного 8 апреля 1920 г. в особый отдел Запасной армии. В докладе сообщалось, что в ходе восстания «особенно активным» был штаб в с. Заинек, начальником которого являлся житель д. Кара-Алчи Шимоновский, «46 лет, бывший офицер, колчаковец», вернувшийся из Сибири за несколько месяцев до восстания{974}.