– К твоему старому кузнецу?! Тавше Милосердная…

– Он нам обрадуется, вот увидишь.

– Он-то, конечно, обрадуется, не сомневаюсь…

– Вен, мы там потрясающе проведем время. Это лучше, чем сохнуть по первому встречному головорезу.

– И ты туда же… Мне всю жизнь предлагают всякое разное на выбор – кроме того, что мне действительно хочется. И жаловаться вроде бы не на что, сплошь и рядом бывает хуже, и удовольствия никакого.

– Поехали в Окреш, там получишь удовольствие, я тебе точно говорю.

– Перестань, это же Тейзург знает что такое! Мы с тобой две приличные дамы, с левреткой в корзине, и ты зовешь меня осчастливить визитом какого-то чумазого кузнеца…

– Да брось, какие мы приличные? Я наемница, ты ведьма, и вместо левретки у нас в корзине демон. Эй, Пушок, ты там не испекся?

– Я молчу, как ты велела, сестрица хозяина, – пропищали из корзины.

Ренарне Пушок прощал и окрики, и шлепки. Что бы она ни делала, глядел с обожанием: ведь она «сестрица хозяина» и Рису рядом с ней хорошо! Он никогда не обижался за себя, только за Риса. Нисколько не похоже на типичные реакции демона, подумала Венуста, опять начиная вязнуть в этой головоломке, не бывает таких демонов. Но сейчас главное не это, боевые заклятия для Риса – вот на чем надо сосредоточиться, а с его собакой можно будет разобраться и потом.

Последний оплот людской цивилизации на юге Заффаги. Дальше вдоль реки, к западу от Подлунной пустыни, лепились поселения черных троллей и элгезе – щуплого остроухого народца с белесым рожками вроде тех, что у козлят. Элгезе привозили на продажу тонкие серебрящиеся ткани, тролли – крокодилову кожу и слоновую кость. Несмотря на обветшалый вид, Ахса была достаточно оживленным местом и приезжих здесь хватало. Ибдара и Заффага были когда-то одной страной под дланью Унбарха, позже страна распалась на княжества, а язык остался один – ибдарийский.

Ахса выглядела, словно построенный из песка городок, добела высохший на солнце, начинающий осыпаться и потихоньку разваливаться. Пара сонных хоромин, похожих на причудливые окаменевшие раковины, только усугубляла это впечатление.

Гаян, Венуста и Рен сначала гуляли и осматривались втроем, потом разделились. Гаян зашел в чайную, где сидели сплошь мужчины, подруги пошли дальше.

Знатная йефтянка в дорогих шелках, изящная, златобровая, черные волосы заплетены в косички и уложены в замысловатую прическу, сквозь розовую дымку тончайшей мантии просвечивают журавли и цветы магнолии на верхней юбке. На шаг позади госпожи шествует рослая светлокосая рабыня с прелестной собачкой на руках. Ошейник левретки украшен бантом, повязанным в виде розы, вместо поводка – нарядный женский поясок. Словно группа с полотна модного салонного живописца, но вместо роскошного пейзажа или изысканного архитектурного ансамбля на заднем плане ветхая улица, выцветшая до неброских песочных оттенков.

Они скрылись за углом, и единственным ярким пятнышком на этой картине осталась большая бабочка, лимонная, с сине-зелеными глазками и пурпурной каймой, присевшая на растрескавшиеся серые перила невысокого крыльца. Гаян вошел внутрь, спросил похлебку «Девять рыб» со специями и чаю со сладким вином. Объяснялся на ломаном ибдарийском, коверкая и путая слова: он из Йефта, по-местному понимает с пятого на двадцатое.

Посетители говорили о ценах на слоновую кость, о наглом поведении солдат-варваров – хвала богам, скоро они отсюда уйдут и все станет по-прежнему. О том, что старый Сей-Харбурах, жрец Радеющего, совсем выжил из ума, а его сынок Сей-Сахтенат, шалопай и бездельник, сдружился с князем чужеземцев (видимо, имелся в виду герцог) и хлещет с ним вонючее огненное пойло, которые светлокожие варвары предпочитают хорошему вину, поэтому непонятно, куда катится мир. О райской красоте золотоволосой чужеземной принцессы-колдуньи, о том, что Лициль, вдова горшечника с улицы Овечьего Молока, путалась с демоном и родила от него двухголового младенца, которого утопила в речке, а тот возьми да и выползи и давай каждую ночь до рассвета скулить у нее под окнами – сама накликала беду. О том, что у почтенного Сей-Касената пропали двое слуг, молодой парень и старуха-нянька, и вряд ли они сбежали, вряд ли утонули, вряд ли их взяли демоны Хиалы, так что надо беречься, пока светлокожие варвары не ушли, недолго осталось потерпеть. «А что им, варварам, делать на юге, в стране троллей и элгезе», покачал головой худощавый рябой ахсиец в тюрбане из половой тряпки и с золотой цепью на шее. «Да кто их, варваров, знает», отозвался его тучный собеседник, «видать, хотят накупить без посредников слоновой кости и элгезийских шелков, а золотоволосая принцесса-колдунья ищет, верно, старинные волшебные вещи».

С улицы вошел юноша с чачанбой – музыкальным инструментом, похожим на лютню, но пузатым, как тыква, и с карикатурно длинным грифом. Разговор прервался. Положив перед бардом мелкую монету, Гаян покинул чайную.

В Ахсе пропадают люди. Лорма с герцогом получили от Унбарха ответ и в скором времени двинутся дальше на юг, к его цитадели.

Слежку Гаян заметил, обогнув обширное обветшалое строение, цветом и снулыми очертаниями напоминающее те древние костяки, что лежали на просторах молочайных равнин. Люди. Двое-трое. Оборванцы или зажиточные горожане, по виду не понять: в Ахсе и те, и другие одеваются, как последние побирушки в Эонхо.

Набросились, когда он забрел в тупик между глинобитной оградой с натыканными поверху камнями, за которой зеленели глянцевые кроны деревьев, и желтоватой саманной стеной двухэтажного здания без окон.

Все-таки трое. Драка была сумбурной и яростной, Гаяну повезло, что противники оказались не бойцами. Они пытались не убить его, а скрутить, накидывали на голову мешок, но он вывернулся и одного ударил ножом под левую грудь. Тогда второй тоже схватился за нож, а третий, еще безусый, с отчаянным, перепуганным лицом, отшатнулся и бросился бежать.

Нападавший рассек Гаяну рукав, но, получив две колотых раны, растерял весь пыл.

– Какого беса вам от меня понадобилось? – прошипел Гаян по-ибдарийски.

– Ты чужой, – дыша с присвистом, ответил усевшийся в пыль мужчина. – Мы хотели отдать тебя белым варварам. Им нужны люди, чтобы каждый день кормить демона-людоеда. Только люди, другие для него не годятся. Они возьмут наших, кого поймают или кого им продадут. Мы не хотели тебе зла, но что нам делать? Ты бы хоть одного из нас заменил… Больно… Ох, как больно…

Вот так-то. Гонбера надо кормить. Ежедневно. В Эонхо все об этом знают, но заговаривать об этом вслух с принцессой или с герцогом считается дурным тоном. Если же наплевать на приличия и завести об этом речь, Лорма терпеливо улыбнется и скажет: «Вы же должны понимать…» С легким нажимом на «должны».

– Я тоже не хотел тебе зла, – угрюмо отозвался Гаян. – Вы напали, я защищался. Ты знаешь, где людоед расправляется с жертвами?

– Хочешь его убить? – недавний противник усмехнулся, и на губах запузырилась кровавая пена. – Уже были смельчаки, назад не вернулись. Как выйдешь из города, иди в сторону Забагды и в сторону Харнанвы, посередине между ними увидишь хижину. Раньше там жил мудрый отшельник, потом она стояла ничья, а теперь будет проклятое место. Людоед уводит их туда, возвращается один. Если… ты… такой смелый…