Ежедневное поддержание осады обычно весьма однообразно и утомительно, а осада Казани затянулась надолго. Рядом с царским шатром установили походную часовню, где каждое утро проходили службы, перед тем как солдаты и инженеры приступали к своим обязанностям; и так как осада продвигалась медленно и русские несли тяжелые потери, поскольку татары продолжали осыпать их непрерывным градом стрел и камней, Иван приказал своим военачальникам подорвать стены цитадели, притом что такой способ ведения войны никогда еще не использовался в Московии и был совершенно неизвестен казанцам. В воскресенье 2 октября 1552 года, в день, на который в русской церкви по сию пору приходится пост, князь Курбский объявил, что подкоп закончен, после чего царь выстроил войско в боевой порядок, встал во главе и приказал инженерам произвести подрыв, в то время как священники распевали торжественный молебен, а диакон читал священные слова: «Будет едино стадо и един пастырь», и мина взорвалась с оглушительным грохотом, не оставив камня на камне от части города. Московиты стремительно бросились в образовавшуюся брешь, неся разрушение и смерть; татары, в ужасе и ошеломлении, думая, что удар вызван землетрясением и что само Небо на стороне их врагов, сначала еще пытались обороняться, но потом развернулись и бросились бежать через бурливую реку Казанку и искали убежища в лесах на противоположном берегу. Несколько часов царила неразбериха, и солдаты грабили город, пока офицеры не отозвали их от добычи, как волков; над позолоченными минаретами казанской цитадели реяли московские знамена, царь въехал в татарский кремль – дворец мусульманских ханов, и с наступлением темной и туманной ночи наконец-то был восстановлен порядок.

Всем тем мусульманам, которые согласились принять крещение, вернули их дома и земли. В городе назначили епископа с указанием применить любые средства, которые только есть в человеческой власти, чтобы заставить неверных принять христианство; татарские мечети превратили в церкви или безжалостно разрушили до основания, возвели монастыри по приказу царя, поместья и владения татарских вождей передали московским воинам и дворянам, которые участвовали в войне, а все мусульманские крестьяне и прочее население стали крепостными государства.

В Казань назначили правителя, и ее делами заведовал специальный государственный орган, учрежденный в Москве сразу после ее завоевания; до конца XVI века он назывался Казанским приказом.

Завершив подчинение Казанского ханства, Иван вернулся мыслями к песчаным и бесплодным регионам соседнего родственного государства. Астрахань, стоявшая одиноко среди просторных, бездорожных пустынь, обладавшая безопасным и удобным портом и господствовавшая на Каспии, в основном занималась тем, что вела торговлю с Персией и Индией; и до тех пор, пока ее хан, к несчастью для его собственной свободы и народа, не возложил на себя опасный венец Казани, она мало участвовала в политических событиях и раздорах, которые в то время занимали Азию и Европу. Однако ее миролюбие и бездействие не принесли ей пользы. Хана Едигера с семьей доставили в Москву, где, чтобы получить те же свободы и удобства, которые имели русские дворяне, они согласились окреститься; хотя, находясь по-прежнему в плену, они были не в состоянии оказать какую-либо помощь своему народу и с сожалением предоставили свою страну ее неминуемой участи. Спустя два года после взятия Казани Иван со своей армией сел на струги и, проплыв по Волге, окружил Астрахань с суши и воды; 20 тысяч турецких солдат, посланных Сулейманом Великолепным к ней на помощь, погибли под жгучими лучами солнца в диких и безмолвных степях; и 1 августа 1554 года город пал перед московитами, которые штурмовали его при помощи подкопов, и ее венец вместе с венцами Казани и Сибири теперь принадлежит к регалиям русских царей.

Через несколько лет турки предприняли попытку вырвать Астрахань из рук России, чтобы облегчить доставку войск в Персию, с которой Порта тогда была в состоянии войны и чьи войска понесли тяжелые потери из-за холода, голода и усталости во время перехода через заснеженные горы Армении и бесплодные ветреные пустоши Азербайджана. Визирь султана Соколли в то же время предложил своему господину соединить Дон и Волгу каналом, чтобы его армии могли совершить менее утомительное путешествие по воде, так как в этом случае они пересекли бы бурные волны Каспия и высадились на противоположном персидском берегу. Направив в Азов 3 тысячи первопроходцев и 5 тысяч янычар, чтобы обеспечить проход, он также отрядил 30 тысяч татар на Дон для начала этой важной и трудной работы. В то же время 3 тысячи янычар и 30 тысяч турецких всадников выступили из Азова на Астрахань и сразу же осадили ее, но были отбиты с огромными потерями русскими войсками, которые предприняли энергичную вылазку из города и заставили турок вернуться на берег Черного моря, в то время как у Азова на рабочих и янычар обрушилась армия в 15 тысяч человек под началом князя Серебряного и обратила их в бегство. Еще одно войско турок и татар потерпело поражение на Дону; и первые, обескураженные этим провалом, в конце концов полностью отказались от попыток овладеть Астраханью; а когда они пересекали неспокойные эвксинские воды на своем пути, на их флот обрушилась буря, и только 7 тысяч уцелевших сумели добраться до гавани Золотого Рога. «Их татарские союзники, – говорит Кризи, – сознавая, что близкое соседство турок заставит их самих покориться султану, охотно прилагали усилия к тому, чтобы османы возненавидели проект Соколли, и с этой целью преувеличивали ужасы сурового климата Московии и особенно опасностей, которым короткие летние ночи ее северных краев подвергают душу или тело истинно правоверного. Поскольку мусульманский закон требует, чтобы вечерняя молитва совершалась через два часа после захода солнца, а утренняя повторялась на рассвете, мусульманину, по словам татар, пришлось бы вовсе распрощаться со сном в течение короткой трехчасовой ночи или нарушить заповедь пророка». В следующем году посол граф Новосильцев прибыл в Константинополь из Москвы, чтобы выразить Порте протест против этого ничем не спровоцированного вторжения во владения царя и нападения на Астрахань, но все же предложить на будущее мир и союз между двумя империями. В разговоре с турецкими министрами Новосильцев подробно рассказал о том, с какой терпимостью относится Иван к мусульманам своего государства, и утверждал, что ни царь, ни его народ не являются врагами веры и последователей Мухаммеда.

С завоеванием и присоединением Казани и Астрахани исчезли последние независимые царства монголов к западу от Урала, ибо Крым теперь стал вассалом и данником Порты. Татары – тавридские – в царствование Ивана еще раз вторглись в Москву и, покинув разграбленный и горящий город, увели 100 тысяч пленных[276] и столько же оставили мертвыми на пепелищах их домов; но с того времени им приходилось довольствоваться грабежами пограничных провинций империи; и когда Россия консолидировала и увеличила свои силы, она постепенно подчинила себе весь Крым[277], хотя крымцы яростно и отчаянно сопротивлялись и покорились ей с унынием и неохотой. Колонизируя и возделывая плодородные берега Волги и Дона, московиты также держали в подчинении калмыков – последний остаток золотоордынского ханства. В XVII веке к ним присоединились несколько племен того же народа из Китая и стали ценными помощниками русских и казаков в их войнах с Германией и Портой; но в царствование императрицы Екатерины переселенцы из Поднебесной разгневались на какой-то новый налог или пренебрежение в адрес их главы и начали военные действия против московитов; они подожгли русские деревни и траву в степи во время бегства, когда полмиллиона человек их народа бежали по замерзшей Волге в разгар зимы и по киргизским пустыням по снегу метровой глубины, чтобы искать защиты во владениях китайского императора Цяньлуна, который с радостью принял их как своих подданных. Но холод и усталость во время путешествия, протяженностью 3 тысячи километров, сократили их число до менее чем половины от первоначального; и казаки, которые следующей весной отправились за ними в погоню и преследовали до тех пор, пока не были отбиты армией Китая на окраинах империи, проследили путь, которым шли калмыки, по костям их гниющих мертвецов. В память о душах, погибших во время этого необычайного бегства, был учрежден религиозный обряд, называемый далай-ламой, и по приказу Цяньлуна на границах степи был воздвигнут монумент в виде больших колонн из гранита и меди, которые в ознаменование этого события несут следующую надпись: