— Откуда ты знаешь?

Она провела рукой по своему обожженному лицу и налитому кровью глазу.

— Я пожертвовала этим и провела несколько жизней в немоте, чтобы увидеть. Я тоже вовлечена в замыслы богов.

— И как я могу этому помешать?

— Защищай сестру. Пока она жива, богу будет труднее сойти на землю.

— Почему?

— Некоторые вещи, Хугин, надо просто принимать.

Имя вызвало у него в душе отклик, оно обращалось к его сущ­ности. Он отвернулся от старой карги и отправился охотиться в го­ры. То существо в каменном коридоре пробудило в нем что-то. Зре­ние стало острее, рука тверже, ноги проворнее. Когда он брал лук и пускал стрелу, он не мог промахнуться — заяц, овца, даже волк падали от его стрел. Он был силен, и когда к нему стали приходить люди, они быстро научились приносить дары и просить об исцеле­нии, вместо того чтобы размахивать топорами и мечами.

Он часто сидел на рассвете, наблюдая, как тьма стекает в доли­ны и кусты утесника вспыхивают золотом под солнцем, и он часто наблюдал вечерами, как приливные волны теней от реки снова за­топляют холмы.

Зимой они разводили в пещере костер, укрываясь от горных ве­тров, жались друг к другу под шкурами и одеялами.

Старая ведьма пела песню на своем родном языке о двух братьях, которых боги обрекли на то, чтобы убить друг друга, и он все по­нимал. Бог северян пробудил в нем северный язык, связал с тем, кем он был в прежней жизни, когда этот язык был его родным. Бра­тья вынуждены плясать под дудку богов, а боги играют мелодию, которая предвещает их гибель. Судьба братьев заключалась в том, чтобы умереть, как умрут боги в свой последний день, от зубов Волка. Мать спрятала братьев — одного у волков в восточных ле­сах, другого у крестьян в Долине Песен — в надежде разлучить их. Но одна женщина, в которой жила древняя руна, ненавистная бо­гам, обещала снова свести братьев вместе, и тогда мать отправила одного из сыновей убить эту женщину. Он справился, и, хотя этот поступок опечалил мальчика, его земли и его семья стали процве­тать.

Тьма пещеры, присутствие бога, голод и холод словно толкали разум Луи на какие-то боковые тропки. Песня казалась такой же реальной, как гора, мороз и туман, реальной, как привязанность сестры к этой кошмарной пещере. Она была о нем самом, он знал.

— Он пробуждается в тебе, — сказала старуха, — здесь... — она коснулась его руки, — и здесь... — она коснулась его глаз, имея в ви­ду зрение, — все его. Твои глаза и руки — это он. Ты ворон, летя­щий высоко в небе.

— А Изабелла? Что с ней происходит?

— Она изучает то, что несет в себе.

— У нее что, будет ребенок?

— Не ребенок. Руны.

Ему доводилось их видеть — странные знаки, которые светились и извивались в темноте пещеры, руны, которые звенели и пели, да­вали свет, проливались дождем и пахли спелым зерном в замкну­том пространстве пещеры.

— Я пойду к ней.

Он развернулся, собираясь пойти вглубь пещеры, в коридор в скале, чтобы убрать кучу каменных обломков, которыми он зава­лил проход, убегая.

— Нет. — Старуха замотала головой. — Бог бродит рядом с ней. Ты ничем не сможешь ей помочь. Теперь она будет направлять те­бя. Когда потеплеет, я уйду.

— Куда?

— Прочь. Мне предстоит сделать кое-что еще, чтобы спасти вас от гибели. Я оставлю вам подарок.

— Какой подарок?

— Нечто такое, чего боится даже Волк. Когда бог будет мертв, это убьет Волка. Обращайтесь с моим даром осторожно — он от­равлен кошмарами ведьм.

Больше она ничего не сказала, только сидела, глядя в пустоту сквозь огонь и горный туман. Он заснул, а утром старухи уже не было. На ее месте лежал меч — полоска изящно изогнутой стали в черных ножнах. Он вынул меч и посмотрел, как лезвие сияет в лу­чах утреннего солнца. Его прежня жизнь вернулась к нему отголо­ском. Он подумал, что, продав такой меч, мог бы безбедно жить многие годы, жить в комфорте, если только сумеет найти город или селение, где можно тратить деньги, не привлекая внимания знати. Может быть, ему сделаться купцом? Он видел, как через Ломбар­дию проходят торговые караваны, направляясь в королевство франков. Они были свободные люди, эти купцы, не привязанные ни к каким графам или маркграфам.

Но потом сестра, вся перепачканная, вышла из пещеры и села у огня. Он приготовил ей похлебку, накормил поджаренными ко­реньями, которые удалось насобирать, он хотел, чтобы она отдох­нула, но она посидела совсем немного, только чтобы снова собрать­ся с силами. А потом ушла в пещеру.

Он не мог допустить, чтобы она один на один встречалась с тем, что ждет ее в темноте, поэтому пошел с ней, а когда вышел, что-то в нем изменилось.

Он оставил Луи спать в темноте. Теперь он был Хугин, зоркий и сильный, привязанный к богу, который явился ему в могильной тьме пещеры. Ритуал и самоотвержение сделались основой его жиз­ни. Он был нежен с сестрой, искал для нее грибы и коренья, необ­ходимые для вхождения в транс, он охотился, кормил ее, а сам ста­новился все сильнее. Он как будто научился понимать, что говорят ему горные травы: знал, какая из них пригодится для лечения, а ка­кая отправит прямиком в мир богов и чудовищ. Мунин делилась с ним магией, которую добывала из темноты, позволяя богам ка­саться и благословлять брата. В черном пространстве, где воздух был влажен, а камни холодны, Хугин чувствовал, как мертвый бог обнимает его и шепчет свое имя: «Один». Хугин знал, что это озна­чает. Его превратили в слугу смерти.

И у него тоже бывали видения. Пещера как будто расширялась, и в ней начинали мерцать огоньки свечей. Он стоял перед гигант­ским Волком, закрывая сестру от его зубов своим телом. Он видел воина-великана, одноглазого и неистового, который вонзал в Вол­ка копье в последний день мира. Он знал, что это скоро случится, — Волка, которому предстоит убить бога, привлекает сюда жуткая ру­на. Он видел, как она извивается прямо в воздухе перед ним, он знал, что руна живет внутри человека, как другие руны живут в его сестре. Эта особая руна угрожающе шипела, как шипели кобры, ко­торых купцы привозили в монастырь, чтобы позабавить монахов.

Они провели в горах четыре года, и однажды сестра вышла из пещеры и указала глазами на долину внизу. Его связь с сестрой бы­ла настолько тесна, что слов уже не требовалось. Ему было доста­точно тронуть ее руку, чтобы ощутить, что она чувствует, и уви­деть, что она видит.

— Она просыпается в ней, — сказала сестра, — руна, которая влечет убийцу бога. — Ворон знал, что она говорит о Волке и той девушке, которая поведет его навстречу судьбе.

— В таком случае она должна умереть, — сказал Хугин, не толь­ко вслух, но и мысленно.

— Да.

Мунин поднялась. Тело ее было слабым, волосы висели нечеса­ными космами, но она сразу направилась прямо в долину. Хугин последовал за ней с большой опаской. У него был меч, у него были лук и копье, которое он сделал сам и обжег на костре, однако он с самого детства не спускался с гор. Они прошли вниз через сосны и ели, добрались до берез и ясеней, где задержались до конца ле­та; сестра призывала к себе птиц, чтобы через боль получить оза­рение. Хугин начал бояться вечеров, когда в летнем небе хлопали черные крылья, а потом клювы принимались терзать ее плоть. По окрестностям уже бродили северяне, убивая людей и сжигая до­ма, но, когда натолкнулись в лесу на Хугина с сестрой, они склони­лись перед ними и попросили благословить их. А потом они оста­лись, чтобы их защищать, и смотрели, как птицы слетают на тела чародеев.