Сола, что с появлением он промахнулся всего-то на пару сотен тысяч лет. Он отправился в путь по матрицам измерений, на каждом уровне приближаясь к временному потоку той вселенной, куда хотел попасть.

Соломон Гурски висел над вращающейся планетой. Цивилизации рождались и приходили в упадок, империи расширялись и рушились. Появлялись новые технологии, новые континенты, новые нации. Все это время альтернативные Земли уносились прочь, как оторванные страницы календаря на ветру, когда мертвые создавали новые вселенные для колонизации. Совсем скоро. Считанные мгновения. Сол выпал из времени Юа во временной поток обычных людей, как падает капля молока из набухшей груди.

Соломон Гурски упал с небес. Его возвращение к плотской жизни сопровождали иллюзии и трепет предвкушения. Светящиеся образы; инверсионный ангел, осветивший ночную половину планеты во время полета через темный океан к берегу, горе, долине, зареву костра среди цветущих кактусов. Тоска. Желание. Страх. Обретение и утрата. Господь так задумал: если хочешь, чтобы исполнилось заветное желание, надо отказаться от своей сути. Надо ее полностью забыть. В стеганом спальном мешке у костра, в укромной долине, овеянной ароматом кактусовых цветов, мужчина по имени Соломон Гурски проснулся от внезапного озноба. Ночь. Тьма. Звезды пустыни наполовину завершили свой круг. Окруженный камнями костер догорел до потрескивающих красных углей: ночные ароматы околдовали проснувшегося. Мотыльки тихонько порхали в поисках нектара. Сол Гурски всеми пятью чувствами впитывал свой мир.

«Я жив, – подумал он. – Я здесь. Снова».

Первозданный свет полыхал в его заднем мозгу; воспоминания о Юа, о силе, подобной всемогуществу. О жизни, которая пережила свою родную вселенную. Миры, солнца, формы. Вспышки, мгновения. Слишком массивные и плотные, чтобы уместиться в комочке серого вещества. Слишком яркие: никто не может жить, помня о том, что был богом. Эти воспоминания исчезнут…

…они уже тускнели. Нужно было помнить лишь о том – и он точно это не забудет, – что надо помешать этой вселенной следовать предначертанным курсом.

Осознав, что за ним наблюдают, он вздрогнул. Элена сидела на границе тени и света от костра, подтянув колени к подбородку и обняв их, смотрела на своего спутника. Кажется, подумал Сол, она смотрела так, без его ведома, уже довольно долго. Удивление и тревога от того, что он стал объектом чужого внимания, умерили как все еще свежую страсть, так и угасающие воспоминания о любви, продлившейся целую вечность.

Дежавю. Но в прошлый раз ничего подобного не случилось. Вот и первые расхождения.

– Не спится? – спросила она.

– Приснился очень странный сон.

– Расскажи.

Отношения были на той стадии, когда они искали в снах друг друга намеки на любовь.

– Мне приснилось, что наступил конец света, – сказал Сол Гурски. – Все закончилось сиянием, и оно было подобно кинопроектору, который сохранил образ мира и того, что в нем есть – в результате мир был воссоздан, как уже бывало раньше.

Пока он говорил, слова становились правдой. Да, это был сон. Жизнь, тело, воспоминания – вот на что следует положиться.

– Похоже на машину Типлера, – сказала Элена. – В основе которой лежит идея, что энергия, высвобожденная в результате Большого Взрыва, может запустить некое голографическое воссоздание всей Вселенной. Я полагаю, имея в своем распоряжении достаточно развитую нанотехнологию можно и впрямь построить точную копию вселенной, атом за атомом.

У Сола свело внутренности от леденящего душу ужаса. Она, конечно, не могла ничего знать. Немыслимо, чтобы она что-то помнила.

– Какой смысл строить точную копию?

– Ага. – Элена уткнулась щекой в колено. – Но вот в чем вопрос: это происходит впервые, или мы уже сидели вот так неоднократно, каждый раз чуть-чуть иначе? Это первая вселенная, в которой мы встретились, или нам просто так кажется?

Сол Гурски посмотрел на тлеющие угли, потом на звезды.

– Народ не-персе верит, что конец света наступил на третий день существования мира, а мы живем в снах второй ночи.

Воспоминания – исчезающие, как летние метеоры высоко над головой – подсказали Солу, что он уже говорил это однажды, в их будущем, после своей первой смерти. Он произнес те же слова сейчас с надеждой, что будущее не наступит. Всякое отличие, любая мельчайшая деталь отдаляли эту вселенную от той, где ему было суждено ее потерять.

Сломанный крест из тектопластика в тигровую полоску летел, кувыркаясь, в сторону созвездия Девы. Сол моргнул, прогоняя призрака. Тот поблек, как и прочие. Они исчезали быстрее, чем он предполагал. Надо кое-что проверить, пока и это воспоминание не ушло. Он выпутался из спальника, подошел к велосипеду, обессиленно лежащему на земле. При свете отсоединенного велосипедного фонаря проверил кассету.

– Что ты делаешь? – спросила Элена, сидя у костра. Их отношения начались недавно, однако Сол помнил эту мягкую настойчивость по вопросу, заданному в другой жизни.

– Проверяю трансмиссию. Что-то она мне сегодня не понравилась. Ненадежная какая-то.

– Днем ты ничего об этом не сказал.

Верно, подумал Сол. Я не знал. В тот раз – не знал. Кассета блеснула в свете фонарика, как будто одарила его зубастой улыбкой.

– Мы их замучили. Я как-то прочитал в журнале по велоспорту, что бывает такая штука – усталость металла. Кассета ломается напополам – хрясь, и все.

– На новеньких велосипедах за две штуки баксов?

– На новеньких велосипедах за две штуки баксов.

– И как же мы решим эту проблему в час ночи посреди пустыни Сонора?..

Опять этот многозначительный тон. Еще мгновение, Элена. Я должен убедиться, что дальше все пойдет как надо.

– Что-то я переживаю. Давай больше не будем подниматься в горы, пока не проверю трансмиссию. Вдруг сломается…

– Ну давай, говори уже, хватит меня бесить.

– Я не в восторге от завтрашнего подъема на гору Крови Христовой.

– Хм. Понятно. Ну ладно.

– Может, стоит поехать на запад, к побережью. Сейчас сезон китов, я всегда хотел на них посмотреть. И там очень вкусные морепродукты. Есть одна забегаловка, где знают пятьдесят способов приготовить игуану.

– Киты. Игуаны. Уговорил. Все, что пожелаешь. А теперь, раз уж ты окончательно проснулся, тащи-ка свой зад прямо сюда, Сол Гурски!

Элена встала, и Сол убедился в справедливости того, что заподозрил по ее позе. На ней была только короткая велосипедная маечка. Все хорошо, подумал он, когда схватил ее и повалил, со смехом и воплями, на спальник. И одновременно позабыл обо всем, даже о тех Эленах, которым не суждено было возродиться: о коротко стриженной заговорщице, жаждущей свободы, о четырехруком космическом ангеле. Они исчезли.

Звезды двигались по предопределенным маршрутам. Мотыльки и летучие мыши, обитатели кактусового леса, порхали в мягкой тьме, и глаза существ, которые на них охотились, блестели в свете костра.

Невыспавшиеся Сол и Элена все еще смеялись, когда