дворец, и где заготовляемы и обрабатываемы были материалы. Кроме сего во многих местах лежали целые горы и бугры щеп, мусора, половинок кирпича, щебня, камня и прочего всякого вздора.

Как к очищению всего такого дрязга потребно было очень много и времени и кошта, а особливо, если производить оное, по обыкновению, наемными людьми, и успеть тем никак было не можно, то доложено было о том государю… Генерал мой надоумил его и доложил: не пожертвовать ли всем сим дрязгам всем петербургским жителям, и не угодно ли будет ему повелеть через полицию свою публиковать, чтоб всякий, кто только хочет, шел и брал себе безданно, беспошлинно все, что тут есть: доски, обрубки, щепы, каменья, кирпичья и все прочее… Вмиг тогда рассеиваются полицейские по всему Петербургу, бегают по всем дворам и повещают, чтоб шли на площадь перед дворцом, очищали бы оную и брали б себе, что хотели…

Весь Петербург власно как взбеленился в один миг от того. Со всех сторон и изо всех улиц бежали и ехали целые тысячи народа. Всякий спешил и желал захватить что-нибудь получше, бежал без ума, без памяти и, добежав, кромсал, рвал и тащил, что ни попадалось ему прежде всего в руки… Шум, крик, вопль, всеобщая радость и восклицания наполняли тогда весь воздух… Сам государь не мог довольно нахохотаться, смотря на оное….И что же? Не успело истинно пройтить несколько часов, как от всего несметного множества хижин, лачужек, хибарок и шалашей не осталось ни одного бревна, ни одного обрубочка, ни единой дощечки а к вечеру как не бывало и всех щеп, мусора и другого дрязга, и не осталось ни единого камешка и половинки кирпичной…

Не успели помянутую площадь очистить, как государь и переехал в Зимний дворец».

Как это ни удивительно, но именно пьяница, необразованный самодур, признающий только фрунтовую науку, Петр III оказался первым и единственным государем, пожелавшим по достоинству наградить архигектора за его труды.

Долго не мог он прийти к решению: как и чем наградить? Даже посоветовался с Якобом Штелиным: «Я должен подарить что-нибудь Растрелли, но деньги мне самому нужны. Я знаю, что сделаю, и это будет для него приятнее денег. Я дам ему свой голштинский орден, он не беден и с амбицией и примет это за особую милость, и я разделаюсь с ним честно, не тратя денег».

Через сорок шесть лет после приезда в Россию и через двадцать шесть лет после официального вступления в государственную службу Франческо Бартоломео Растрелли получил первую государственную награду. Император пожаловал его званием генерал-майора и орденом Святой Анны. А наградив, оставил при себе на ужин.

«Когда граф с орденом возвратился домой, жена его, заплакав от радости, едва не лишилась чувств».

Не знала, не могла знать, что вместе с радостью орден принесет в дом немалые горести. Светло-красная, с тонкой желтой каймой орденская лента приблизила архитектора к лицам, окружавшим нового императора, и навсегда отгородила от тех, кто в скором времени начнет законодательствовать при дворе следующей русской императрицы — Екатерины II.

IV

Дворец поражал размерами и великолепием. Изумлял внешним видом. «Не успел я, приблизившись к Петербургу, усмотреть впервые золотые спицы высоких его башен, колоколен, также видимый издалека и превозвышающийся все кровли верхний этаж, установленный множеством статуй нового дворца Зимнего… и коего я никогда еще не видывал, как вид всего того так для меня был поразителен, что вострепетало сердце мое, волновалась вся во мне кровь и в голове моей возобновясь помышления обо всем вышеупомянутом, в такое движение привели всю душу мою, что я, вздохнув сам в себе, мысленно возопил:

О град! град пышный и великолепный!.. Паки вижу я тебя! Паки наслаждаюсь зрением на красоты твои!..»

Окрашенный «песчаною краскою с самой тонкой прожелтью, а орнаменты белой известью», дворец светился на фоне северного неба и северной реки. Вознесшись над двухэтажными домами и земляными валами Адмиралтейства, стал праздничным, золотым центром города.

Вокруг крестообразного в плане двора поднялись четыре мощных куба, соединенные широкими галереями. У каждого куба свое предназначение. В северо-западном, том, что смотрит на Неву и Адмиралтейство, — тронный зал. В северо-восточном — парадная лестница. В юго-западном — театр, а в юго-восточном, что глядит на Миллионную улицу и Дворцовый луг, — церковь. В галереях — аванзалы, жилые покои, столовые, кабинеты. Многочисленные ступенчатые углы (двадцать девять — стороны которых выступают вперед, и столько же «внутренних») на наружных фасадах многообъемного дворца порождают ощущение могучей силы, как бы распирающей каменную громаду изнутри. Чтобы сдержать этот напор, Растрелли стянул дворец тремя массивными каменными «поясами». Самый главный — верхний. Мощный, выступающий вперед карниз. Ему вторит средний, отделяющий первый этаж с хозяйственными помещениями от второго — парадного. Третий — цоколь дворца из пудожского камня. Безжалостное время «съело» высоту дома, и сегодня на поверхности мы видим только верхнюю часть каменного основания.

Такие же каменные пояса легли на здание и со стороны двора. Возвысив дворец над городом, Растрелли постарался подчеркнуть эту его неудержимую устремленность ввысь. Почти четыре сотни трехчетвертных колонн, поставленных друг на друга в два яруса, создают желанное впечатление. Оно еще усиливается скульптурами и вазами на постаментах, как бы завершающими колонны, и подчеркивается нарастающими объемами надоконных украшений от первого к третьему этажу.

Архитектор разработал шестнадцать видов скульптурных украшений оконных проемов. Но рельефы даже одного вида не повторяют друг друга. Каждый из них создавался прямо на месте и какой-то мелкой деталью всегда отличался от собратьев. Чередуя эти рельефы в зависимости от местонахождения и размера окон, располагая их в определенном ритме, архитектор добивается впечатления увлекательного многообразия наружного лепного убранства.

Над окнами первого этажа рельефы лишь слегка выступают вперед. Парадные окна второго этажа увенчаны головами воинов, античных богинь и амуров, играющих с оружием. Украшения над небольшими, почти квадратными, окнами третьего этажа столь объемны, что, кажется, готовы начать самостоятельное существование, подобно скульптурам, венчающим балюстраду.

Почти девяносто высеченных из серо-желтого пудожского камня античных богов и богинь, четыре с лишним десятка гигантских ваз с расцветающими букетами и столько же герм с мужскими и женскими головами поднялись над городом и замерли вдоль края дворцовой крыши. Их обязанность — возвещать далеко окрест о богатстве, изобилии и воинской славе России…

К сожалению, ветры, дожди и морозы не пощадили творения российских каменотесов. В XIX веке каменная скульптура, созданная по рисункам и под наблюдением зодчего, уступила место фигурам и вазам из вальцованной меди. Многое изменилось во дворце со времен Ф. Б. Растрелли. Сначала многочисленные внутренние перестройки, затем страшный пожар 1837 года уничтожили бóльшую часть убранства интерьеров. В неприкосновенности, правда относительной,