2 августа 1762 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» появляется объявление: «Граф Растрелли с фамилиею своею едет отсюда на некоторое время в свое отечество; и имеющие до него какое дело, явиться могут в доме его что на Невской першпективе против Гостиного двора».

7 августа зять графа де Растрелли уволен в отставку.

10 августа Екатерина II подписывает указ об увольнении самого обер-архитектора в отпуск «для пользования болезни в Италию на год с выдачей полного жалованья без вычету» с единовременной дачей в подарок 5000 рублей.

24 августа обер-архитектор отсылает письмо Никите Ивановичу Панину, ведавшему всеми иностранными делами империи и судьбой иноземцев, проживавших в России.

«Монсеньер.

Я несколько раз имел честь явиться заверить Ваше Сиятельство в моем почтении и попрощаться с Вами, и каждый раз я с огорчением узнавал, что Вашего Сиятельства нет дома; вследствие того, что я не имел счастья встретиться с Вами, то позволю себе попрощаться с Вашим Сиятельством этим письмом и выразить Вам мое нижайшее почтение, а также нижайше поблагодарить за все благодеяния, оказанные мне Вашим Сиятельством за время моего пребывания здесь — пожелать Вам и всей Вашей семье совершеннейшего здоровья, благополучия, выполнения всех этих пожеланий, умоляя оказать мне честь сохранением воспоминаний обо мне, в то время как я остаюсь на всю жизнь с совершеннейшей признательностью и глубоким почтением нижайшим, покорнейшим и обязательнейшим слугой Вашего Сиятельства.

де Растрелли

Р. S. Господин граф Ротари, чувствующий себя не совсем здоровым, просил меня представить Вашему Сиятельству следующую записку, так как ему совершенно необходимо получить возможность отправиться в Москву, он умоляет Ваше Сиятельство не забывать его».

Грустное прощальное письмо. Ощущение, что Растрелли уже не надеется на будущую встречу. Неужто замыслил обер-архитектор навсегда покинуть Россию, как сделал это, по свидетельству Я. Штелина, сорок лет назад его наставник и друг их дома Никколо Микетти: «взял отпуск для поездки в Рим и деньги на проезд, чтобы снять там план, разрез и фасад с некоего дворца. Вернулся, забыв это сделать, и вновь взял деньги на проезд, не вернулся и очень разгневал царя в 1723 году».

За сорок лет многое изменилось в России, и утрата одного да еще стареющего архитектора теперь никого не гневала…

И вот уже вместительные кареты, запряженные цугом, увозят фамилию Растрелли прочь из России. Обер-архитектор едет тем же путем, что сорок шесть лет назад приехал сюда. Встают перед ним разрушенные башни Нарвы, увенчанные петушками шпили рижских соборов, необжитый, незаконченный Митавский дворец. Франческо Бартоломео возвращается ко дням своей молодости. Появляющаяся временами апатия и быстро приходящая усталость — по его мнению, результат долгих лет слишком напряженной деятельности и отсутствия разумного отдыха. Возраст, как он считает, здесь ни при чем. В глубине души зодчий еще надеется, еще уверен, что найдет в другом месте применение своему таланту и мастерству. Еще создаст нечто, способное поразить воображение истинных ценителей прекрасного.

За Кенигсбергом путь лежит на Берлин. Оттуда на Франкфурт, Страсбург, а там недалеко и до Парижа. Впереди Милан, Флоренция, Рим.

Трудно описывать мысли и переживания человека, очутившегося почти через полстолетия в городе своего детства или впервые попавшего на землю своих предков, о которой так много слышал и так много знал. Такое нужно пережить самому. Нам не известны ни письма, ни записи Растрелли об этом вояже. И потому мы не будем воссоздавать его раздумий и впечатлений. Хотя узнать о них и понять их необычайно интересно и даже важно. Не мог талантливый архитектор проехать мимо недавно возведенных домов, дворцов и храмов. Не мог остаться равнодушным к новой архитектурной моде, появившейся полтора-два десятилетия назад. Но принять ее, увлечься ею — вряд ли. Очень нелегко человеку в преклонные лета признаться даже самому себе, что пережил свое время.

Год отсутствовал Растрелли в Петербурге. В августе 1763-го, с тайной надеждой, что все еще уладится, все образуется, он вновь с семьей вернулся в дом на Невском. Но ведь это только говорится и думается, что все образуется. К прошлому обычно нет возврата. Просто привыкают к новым условиям, к новым порядкам, а привыкнув, изыскивают для себя какие-то небольшие удобства и приятности. Живуч человек, и велика его приспособляемость.

Не успел Растрелли еще как следует расположиться после длительного странствия, как некие доброжелатели поспешили рассказать ему последние столичные новости.

Императрица назначила комиссию из генерал-аншефа Чернышева, генерал-поручика Бецкого (опять этот Бецкой!) и вице-полковника Дашкова для регулярного строения Петербурга. Отправлен в заграничный вояж граф Иван Шувалов, любимец покойной Елизаветы. Уехал в Европу «для поправления здоровья» канцлер Воронцов. Правителем Курляндии вновь стал благодетель Растрелли, герцог Эрнст Иоганн Бирон. Но самое главное: приглашенный из Парижа еще Шуваловым архитектор Деламот переделывает внутренние покои Зимнего дворца. Доброжелатели пересказали даже остроту Деламота: «Я выбрасываю стены через окна!»…

Франческо Бартоломео Растрелли решил предпринять последнее усилие вернуть прошлое. Он обратился с письмом к самой императрице:

«Ваше Священное Императорское Величество, беру на себя вольность с нижайшим почтением доложить Вашему Императорскому Величеству, что получив благодаря Вашей доброте разрешение отправиться на один год в Италию и получив одновременно в подарок 5000 рублей с тем, чтобы совершить мое путешествие с наибольшим удобством, за что я приношу свою бесконечную благодарность Вашему Императорскому Величеству, по возвращении же своем я был бы счастлив продолжить мою ничтожную службу при Вашем Императорском Величестве на том же положении, на каком я был поставлен Вашими августейшими предками; однако Ея Величество приказало господину Великому Маршалу, графу де Сиверсу известить меня, что в будущем я должен зависеть единственно от начальника Канцелярии строений, а не от двора. Эта перемена меня крайне опечалила, ибо после стольких лет службы я увидел себя лишенным счастья получать Ваши драгоценные указания, чем я всегда был почтен в прошлом, и это заставляет меня с большим сожалением покорнейше просить о моей отставке, не имея возможности согласиться быть подчиненным иным распоряжениям, нежели те, которые я получал до сего времени. Я надеюсь, что старый слуга, прослуживший 48 лет, который всегда выполнял свой долг на протяжении столь длинного промежутка времени, будет иметь счастье получить от Вашего Императорского Величества, по Ея высокой милости, предписание о назначении мне какого-либо возмещения, дабы я мог жить с семьей на своей родине и постоянно молить Всемогущего, чтобы Он сохранял драгоценные дни Ея и Ея Августейшего Наследника.

Вашего Священного Императорского Величества нижайший, послушнейший и покорнейший слуга

граф де Растрелли».

Письмо передано Ивану Перфильевичу Елагину, состоящему «при собственных Ея Величества делах у принятия челобитен». Остается ждать и надеяться: вдруг не примут отставку и все возвратится на круги своя. Но ответ не заставляет себя ждать.

23 октября 1763 года следует указ: