Луций Сергий, умоляю тебя, передумай. Я знаю, ты не хочешь брать в свою армию рабов, но поверь мне: если ты примешь рабов в ряды своих солдат, у тебя будет целая лавина людей и за несколько дней ты добьешься полной победы. Все, что Рим может послать против тебя, — это четыре легиона, по одному от Марка Рекса и Метелла Кретика и два под командой этого бездельника Гибрида.

Было предсказано, что три члена рода Корнелиев будут править Римом, и я знаю, что я — третий из тех троих Корнелиев. Я понимаю, что имя «Сергий» намного старше имени «Корнелий», но ты уже показал, что предпочитаешь править не в Риме, а в Этрурии. В таком случае пересмотри свой взгляд на рабов. Я уже допускаю это. Пожалуйста, согласись и ты!

Цицерон закончил чтение при глубоком молчании. Казалось, никто даже не дышал в этой переполненной комнате. Затем заговорил Катул, жестко и сердито.

— Лентул Сура, ты погиб! — крикнул он. — Ты потерял мое уважение!

— Я думаю, — медленно проговорил Мамерк, — что ты должен открыть свитки сейчас, Марк Туллий.

— Как? Чтобы Катон обвинил меня в подделке свидетельств? — спросил Цицерон, широко раскрыв глаза. — Нет, Мамерк, они останутся запечатанными. Я не хочу дразнить нашего дорогого Катона, как бы прав я ни был, открывая эти письма.

Претор Гай Сульпиций тоже здесь, как заметил Цицерон. Хорошо! Не приходится играть роль лидера, незаслуженно пользующегося большой властью. Пусть не будет ничего, в чем Катон мог бы его обвинить.

— Гай Сульпиций, пожалуйста, сходи в дома Лентула Суры, Цетега, Габиния и Статилия и посмотри, не держат ли они у себя оружие. Возьми с собой центурию Помптина. Пусть они еще поищут в резиденции Порция Леки и в домах Цепария, Луция Кассия, Волтурция, которые сейчас находится здесь. И Луция Тарквиния. Я повторяю, пусть твои люди продолжат обыск, после того как ты лично осмотришь дома сенаторов-заговорщиков, потому что мне нужно, чтобы ты как можно скорее появился в Сенате. Там ты сообщишь о результате обысков.

Никто не хотел ни есть, ни пить. Цицерон выпустил Цепария из шкафа и позвал аллоброгов из столовой. Если какой-то пыл и оставался у Цепария, то пребывание в душном шкафу погасило его. Шкаф Цицерона почти не пропускал воздуха, и Цепарий вышел из него, ловя ртом воздух.

Действующий претор — изменник! Ведь он и консулом даже был. Как же повести себя, чтобы сложилось хорошее впечатление о человеке, которого все считают выскочкой, «новым человеком», чужаком из Арпина? Цицерон подошел к Лентулу Суре, взял его вялую руку и крепко сжал.

— Пойдем, Публий Корнелий, — спокойно сказал он, — пора идти в храм Согласия.

— Как странно! — воскликнул Луций Котта, когда длинная цепочка людей устремилась через Нижний Форум по лестнице Весталок к храму Согласия.

Лестница, высеченная в скалистом склоне Капитолия, отделяла храм от места, где казнили преступников. Именно по этой лестнице тела осужденных крюками стаскивали в Тибр.

— Странно? Что странно? — спросил Цицерон, все еще ведя за руку вялого Лентула.

— Как раз в этот момент подрядчики водружают на пьедестал новую статую Юпитера Наилучшего Величайшего в его храме. Давно пора! Прошло почти три года, с тех пор как Торкват и я давали ему клятву! — Луций Котта поежился. — Все эти предзнаменования!

— Сотни их было за твой год, — сказал Цицерон. — Я всегда жалел старую этрусскую волчицу, потерявшую своего детеныша, убитого молнией. Мне нравилось выражение ее морды, такое собачье! Она давала Ромулу свое молоко, но совершенно не заботилась о нем.

— Я никогда не понимал, почему она не давала молока обоим детям, — сказал Котта и пожал плечами. — А может быть, в легенде этрусков говорилось только об одном ребенке. Статуя определенно была выполнена еще до Ромула и Рема. А у нас все же есть сама волчица.

— Ты прав, — согласился Цицерон, помогая Лентулу Суре подняться по трем ступеням, ведущим к паперти очень низкого храма, — это предзнаменование. Я надеюсь, это к добру — Великий Бог смотрит на восток!

У входа он вдруг остановился.

— Edepol! Какая будет давка!

Храм буквально трещал по швам, пытаясь вместить всех сенаторов, присутствующих в Риме. Явились даже больные. Выбор места не был пустой прихотью Цицерона. Его очень беспокоило сохранение согласия между всеми сословиями римлян. В курии Гостилия нельзя было проводить собрание, когда рассматривался вопрос об измене, а поскольку в данном случае измена касалась всех слоев римского общества, храм Согласия оказался самым подходящим. К сожалению, здесь не было деревянных ярусов, как в храме Юпитера Статора. Поэтому всем пришлось стоять, задыхаясь в духоте.

Наконец Цицерону удалось установить подобие порядка, посадив консуляров и магистратов на стулья впереди сенаторов-заднескамеечников. В середину помещения консул Цицерон поставил курульных магистратов. Между двумя рядами стульев он разместил аллоброгов, Волтурция, Цепария, Лентула Суру, Цетега, Статилия, Габиния Капитона и Фабия Сангу.

— Оружие найдено в доме Гая Цетега! — доложил запыхавшийся претор Сульпиций. — Сотни мечей и кинжалов. Несколько щитов. Кирас нет.

— Я люблю коллекционировать оружие, — сказал Цетег с таким видом, словно все это ему порядком надоело.

Хмурясь, Цицерон размышлял о другой проблеме, вызванной теснотой.

— Гай Косконий, — обратился он к претору, — я слышал, ты недурно владеешь скорописью. Откровенно говоря, здесь уже нет места для полудюжины писцов, так что я обойдусь без профессионалов. Выбери трех заднескамеечников, которые тоже умеют записывать произносимое. Вчетвером вам будет легче справиться. Думаю, четверых достаточно. Сомневаюсь, что собрание затянется надолго, так что у вас потом будет время сравнить записи и составить общий черновик.

— Ты только посмотри на него и послушай! — шепнул Силан Цезарю.

Странный выбор наперсника — если учесть, какие между ними существуют отношения. Но вероятно, решил Цезарь, рядом с Силаном просто больше не оказалось никого, кого он счел бы стоящим собеседником. Включая будущего коллегу Силана по консульству — Мурену.

— Наконец-то наш Цицерон на вершине славы! — Силан издал смешок, в котором Цезарь расслышал отвращение. — Что касается меня, я считаю все это невыразимо омерзительным!

— Даже земледельцы из Арпина должны иметь свой день, — отозвался Цезарь. — Гай Марий положил начало традиции.

Наконец после молитв и жертвоприношения, чтения знаков и приветствий, суетясь и нервничая, Цицерон открыл заседание. Он оказался прав, собрание длилось недолго. Проводник заговорщиков Тит Волтурций, выслушав показания Фабия Санги и Брога, заплакал и захотел рассказать все. Что он и сделал. Он ответил на все вопросы, выдвигая против Лентула Суры и еще четверых все более и более тяжкие обвинения. Луций Кассий, объяснил он, внезапно уехал в Дальнюю Галлию. Сейчас он, наверное, на пути в Массилию, в добровольную ссылку. Другие тоже бежали, включая сенаторов Квинта Анния Хилона, братьев Сулл и Публия Автрония. Он назвал много имен — всадников, банкиров, мелких сошек, паразитов. К концу его показаний оказалось, что в заговор серьезно вовлечены двадцать семь римлян, от Катилины до него самого (а племянник диктатора Публий Сулла — не названный обличителем! — при этом истекал потом).