Об этом он даже не подумал. Но когда его жена сформулировала это так ясно, так ужасающе конкретно, Цицерон содрогнулся. Да, вот как все обернется! Над ним посмеются время и традиции.

— Ну, — проговорил он, расправив плечи, — если ты простишь меня за то, что я не буду обедать, я пойду в кабинет и запрусь там, пока не найду ответа.

— Ты уже знаешь ответ, муж. Однако я понимаю. Тебе нужно собраться с духом. Пока ты будешь это делать, помни: Bona Dea — на твоей стороне.

— Какая чушь! — пожаловался Красc Цезарю. Он кипел от ярости, что было совершенно несвойственно такому спокойному человеку. — И ведь половина сидевших там fellatores надеялись, что Тарквиний докажет свою правоту! К счастью для меня, именно мой порог выбрал Квинт Курий для своих писем! Иначе сегодня я оказался бы в трудном положении.

— Моя защита была более скудной, — сказал Цезарь, — но, к счастью, и обвинения в мой адрес — тоже. Глупо! Решение обвинить меня возникло у Катула и Пизона внезапно, когда Тарквиний обвинил тебя. Если бы они подумали об этом накануне, то могли бы подделать несколько писем. Или молчали бы, пока не подготовили эти письма. Одна из немногих вещей, которые неизменно веселят меня, Марк, — это тупость врагов! Меня весьма утешает мысль о том, что я никогда не встречу противника, равного мне по уму.

Хотя Красc привык к подобным заявлениям Цезаря, он тем не менее уставился на своего молодого друга в изумлении. Неужели Цезарь никогда не сомневается в себе? Если такое и случалось, Красc, во всяком случае, ни разу не замечал этого. И в то же время Цезарь оставался спокойным и уравновешенным человеком. Иначе, пожалуй, Рим мог бы предпочесть, чтобы вместо одного Цезаря у него были тысяча Катилин.

— Завтра я не приду на собрание, — сказал Красc.

— Я бы хотел, чтобы ты пришел! Оно обещает быть интересным.

— Мне наплевать, даже если оно привлечет большее внимание, чем два идеально подобранных гладиатора! Цицерон может спокойно купаться в лучах славы. Pater patriae! Ха! — фыркнул Красc.

— Да ведь Катон сказал это с сарказмом, Марк!

— Я знаю, Цезарь! Но меня раздражает, что Цицерон понял его буквально.

— Бедняга. Ужасно, должно быть, всегда стоять снаружи, заглядывая внутрь.

— Что с тобою, Цезарь? Жалеешь? Ты?

— Иногда у меня возникает желание пожалеть. Вполне понятно, почему Цицерон вызывает у меня жалость. Он — такая уязвимая мишень!

Несмотря на необходимость собрать гарнизон и подумать о том, как решить вопрос со временем, Цицерон попутно размышлял и о том, как превратить храм Согласия в более приемлемое место сбора Сената. И когда на рассвете следующего дня, пятого декабря, сенаторы появились там, они увидели, что плотники хорошо потрудились. С каждой стороны храма появились три яруса, высокие, но узкие, с возвышением для курульных магистратов и скамьей для плебейских трибунов.

— Вы не сможете расставить стулья на этих узких ярусах, но зато можете сидеть на самих ярусах, — сказал старший консул. — Я также распорядился поставить много вентиляторов.

Явилось человек триста — немного меньше, чем в предыдущие дни. После короткой заминки с рассаживанием Сенат объявил, что готов заседать.

— Почтенные отцы, — торжественно начал Цицерон, — я снова созвал вас, чтобы обсудить кое-какие вопросы, которые нельзя отложить, от которых нельзя отвернуться. А именно: что делать с нашими пятью узниками. Во многих отношениях ситуация напоминает существовавшую тридцать семь лет назад, после того как сдались Сатурнин и его сторонники. Никто не знал, что с ними делать. Никто не хотел брать к себе под охрану таких отчаянных людей, когда в Риме оставалось много граждан, симпатизирующих им. Дом человека, согласившегося взять под охрану мятежника, подвергался опасности: его могли сжечь, хозяина — убить, а узника — освободить. Поэтому в конце концов изменник Сатурнин и четырнадцать его влиятельных сторонников были заперты в курии Гостилия. Базилика без окон, сплошные бронзовые двери. Неприступная. Затем группа рабов во главе с неким Сцевой поднялась на крышу, разобрала черепицу и использовала ее, чтобы убить находившихся внутри людей. Достойный сожаления факт — но и большое облегчение для всего Рима! Сатурнин мертв, Рим успокоился, и неприятности позади. Я признаю, что присутствие Катилины в Этрурии — дополнительное осложнение, но прежде всего нам нужно успокоить Рим!

Цицерон помолчал, очень хорошо зная, что среди слушающих сидят сейчас и те, кого Сулла послал тогда на крышу курии Гостилия, и что рабов среди них не было. Там находился хозяин раба Сцевы. Квинт… Кротон?.. И после того как волнение улеглось и все забылось, Кротон освободил Сцеву, при этом публично воздав ему хвалу за его подвиг. Тем самым он снял вину с истинных виновников убийства. Эту историю Сулла никогда не отрицал. Особенно после того, как стал диктатором. Рабы, они всегда такие ловкие!

— Почтенные отцы, — сурово продолжил Цицерон, — мы сидим на вулкане! Пятеро находятся под арестом в разных домах. Пятеро мятежников, которые в стенах этого здания добровольно сознались перед вами во всех своих преступлениях. Признались в государственной измене! Да, они сами осудили себя — после предъявления доказательств столь неопровержимых, что само их существование осуждает их! Они также выдали других людей, которые должны быть арестованы, где бы и когда бы их ни нашли. Подумайте, что произойдет, когда их найдут! Двадцать человек под арестом в обыкновенных римских домах! Все время, пока будут проходить удручающе медленные судебные слушания! Вчера мы сделались свидетелями того, к чему приведет эта ужасная ситуация. Новый заговор. Изменникам удалось набрать новых сторонников. Они могли освободить признавшихся преступников, убить консулов и вместо них назначить консулами этих предателей! Другими словами, мятежи будут продолжаться до тех пор, пока предатели находятся в Риме, а армия Катилины — в пределах Италии. Быстро приняв меры, я предотвратил вчерашнюю попытку. Но мне осталось быть консулом чуть меньше месяца. Да, почтенные отцы, приближается ежегодная смена правительства, а мы не в том положении, чтобы справиться с этим в магистратурах. Мое главное желание — уйти с должности, когда город справится с этой катастрофой, а Катилине будет послано сообщение, что в Риме у него нет больше союзников, способных оказать ему помощь. И существует только один способ…

Старший консул замолчал, давая аудитории время усвоить услышанное. Хорошо бы, чтобы его старинный противник и друг Гортензий был в Палате. Гортензий ощутил бы красоту аргумента, в то время как большинство других увидят в сказанном лишь целесообразность. Что касается Цезаря, ну… Цицерон не был даже уверен, что хочет услышать одобрение Цезаря — как юриста или как человека. Красc вообще не удосужился прийти. Впрочем, он был последним, на кого Цицерон хотел произвести впечатление своими юридическими изысками.

— Пока Катилина и Манлий не будут побеждены или не сдадутся, Рим останется на военном положении в соответствии с senatus consultum ultimum. Точно так действовал в Риме senatus consultum ultimum, когда Сатурнин и его приспешники были убиты в курии Гостилия. Это значило, что никого нельзя было считать ответственным за принятие решения, которое привело к гибели восставших. Senatus consultum ultimum освобождал от ответственности всех, кто участвовал в разборке крыши и использовал черепицу как орудие убийства, хотя они и были рабами, а за действия рабов отвечают перед законом их хозяева и, следовательно, хозяева этих рабов могли бы быть привлечены за убийство. Но только не в условиях действия senatus consultum ultimum — декрета, который издает Сенат Рима при чрезвычайных обстоятельствах, чтобы сохранить благополучие государства, какие бы меры ни пришлось применить, чтобы обеспечить это благополучие. Подумайте о наших предателях здесь, в Риме. Вспомните, что есть еще и другие, которых мы ищем, потому что они сбежали, прежде чем их удалось арестовать. Все пятеро, которые у нас под охраной, сами признали свою вину, не говоря уже о показаниях, которые вы слышали от Квинта Курия, Тита Волтурция, Луция Тарквиния и Брога, вождя аллоброгов. В условиях действия senatus consultum ultimum этих признавшихся предателей не обязательно предавать суду. Поскольку в данный момент мы находимся в крайней опасности, этот почтенный орган, Сенат Рима, имеет право предпринять все необходимое, чтобы сохранить спокойствие в Риме. Держать таких людей под охраной в частных домах в ожидании судебных слушаний, а потом выставить их перед публикой на Форуме во время этих слушаний — равносильно раздуванию нового мятежа! Особенно если Катилина и Манлий, официально объявленные врагами народа, будут все еще на свободе, в Италии и с армией. Эта армия может даже напасть на наш город в попытке освободить предателей во время слушаний!