- Кажется, ты только что совершил ошибку, - усмехаюсь я. На самом деле я рада, что Зарецкий принес чудовище. Кот исправил то, что своим длинным языком успела натворить я. Дашка улыбается, оставляет в покое салфетку, перестает хмуриться. 

- Думаешь? – спрашивает, проводя пальцами вдоль моей спины, проходя мимо к свободному стулу. Я киваю.

- Как его зовут? – спрашивает ведьма.

- О, эпично, - Зарецкий теперь издевается вполне открыто, стебет и не стесняется, в глазах плещется насмешка. – Вискарь Шредингера.

Мелкая зависает, поднимает голову от кота, перестает чесать за ухом.

- У каждого должна быть фамилия, - пожимаю плечами. – Даже у приблудных котов.

- Он бездомный?

- Теперь нет, - отвечает вместо меня Аарон. – И даже не сопливый больше.

«Мя», - хрипит кот в подтверждение и тянет Дашкину руку обеими лапами назад, бодает треугольной башкой.

Хитрожопый засранец.

Ужин проходит за рассказом о том, как чудовище оказалось у меня и… за обсуждением его сопливого носа. Дашка сметает пасту почти не жуя и не глядя, уплетает салат, тянется потом к пирожным. И Зарецкий наблюдает за этим с таким выражением лица, что на миг мне становится страшно. Если с будущей верховной что-то случится, он… он научится воскрешать, он падет второй раз, но вытащит мелкую, перевернет небо и землю.

И впервые мне хочется просить у НЕГО спасения для этих двоих, прощения, да, черт, просто жизни, понятной и обычной.

Зарецкий усвоил урок, хватит. Он понял, поднялся из ада, сумел вытравить или задавить все, за что пал. Хватит. Пожалуйста.

Но… ОН отвратительный собеседник, а я… адская тварь, вряд ли мой голос слышен в миллиарде других.

После ужина я отправляю Аарона, Дашку и конечно же кота смотреть телек, играть в приставку или что там еще делают обычно после ужина, а сама остаюсь убирать со стола.

Мне надо немного побыть одной, мне надо прийти в себя. Немного пространства, чтобы упорядочить мысли.

К тому же я думаю, что Зарецкому есть о чем еще поговорить с ведьмой, того времени, что я была наверху, им явно не хватило.

Зуд внутри вроде бы утих. Я сметаю остатки еды в мусорку, гремлю чашками и тарелками и ни о чем не думаю, мурлычу Sound of silence и даже сама себе кажусь почти нормальной. Даже кажется, что тот единственный бокал белого, который я выпила, немного ударил в голову.

Хочется курить.

Я заканчиваю с уборкой и иду наверх за пачкой, потом выскальзываю на улицу. Дашка с Аароном сидят в гостиной, о чем-то разговаривают, кот все еще у ведьмы на коленях. А я все еще пою о тишине.

На улице тихо, дождь кончился, пахнет влажной землей и хвоей, сырость пробирается под куртку, льнет к коже, лижет шею. А лес передо мной кажется огромным черным китом, выброшенным на берег неба. Он дышит и ворочается, о чем-то говорит, как будто баюкает.

Я щелкаю крышкой зажигалки.

Вспышка охряно-красного бьет по глазам, взрывается в голове осколками, дергает нервы, заставляя зажмуриться. А когда я поднимаю веки, в глотке застревает крик.

Я в кольце ревущего огня. Немею и каменею, не могу отскочить, закрыться, выскользнуть. Тело меня не слушается, только руки падают вдоль. Пламя красное, как кровь. Жар на коже, предвкушение боли, как воспоминание, во рту привкус пепла…

Ты сама ко мне пришла. Я же говорил, что от меня не убежать.

Я дергаюсь, пробую еще… Вдохнуть, сжаться, может упасть или пригнуться. Сделать хоть что-нибудь, чтобы вырваться из огненного круга. Несколько секунд, до судорог в мышцах и холодного пота вдоль позвоночника.

Никогда не думал, что будет так. Почему ты?

Бесполый голос звоном в ушах, вдоль тела по воспаленной коже, наждаком по нервам. Он звучит закольцованным, пойманным в ловушку эхом, он разрывает мне голову. Заставляет сжать челюсти до хруста, заставляет слезиться глаза. Не становится ни тише, ни громче с каждым повтором, не меняется.

И я втягиваю в себя воздух сквозь стиснутые зубы, впиваюсь ногтями в ладони.

Пошел к дьяволу, гребаный мудак, затрахали твои игры.

Злость вскипает в крови мгновенно, отодвигает назад инстинкты, привкус пепла на губах, ощущение жара, гул в голове.

Все меняется.

Я беру себя в руки. Крик, так и не сорвавшийся с губ, выскальзывает выдохом, одежда не липнет больше к коже. Я всматриваюсь в кровавый огонь перед собой. В языках пламени что-то есть. Или кто-то.

Сложно понять и найти нужную точку, чтобы сконцентрироваться. Огонь непостоянен. Меняется, переплетается, движется и живет. Он прожорлив и жаден, скуп на детали.

Я не двигаюсь, стараюсь даже не дышать, смотрю прямо перед собой.

Жарко, пламя сжирает кислород, тянется и лижет лодыжки, кончики пальцев, волосы, кажется, что что-то шепчет, как шептал до этого лес.

А я смотрю.

И наконец начинаю различать очертания… кого-то…

Размытая фигура, ничего больше. Но… взгляда оторвать не могу, как загипнотизированная, как пришитая, привязанная к тени.

Она стоит напротив меня, в глубине огня, подняв голову вверх, темнее, чем остальной огонь, будто вся в запекшейся крови. Просто фигура. У меня не получается даже понять мужская она или женская. Огненное тело дрожит и колышется, покорное, подчиняющееся движениям пламени, сотканное из него же. С каждым мигом проявляется все четче, но все равно недостаточно, чтобы понять…

Фигура не тянет ко мне рук, не пробует подойти, странно недвижная и безмолвная. И веет холодом и болью, сильнее колет кончики пальцев на левой руке, почему-то стягивает запястья и лодыжки.

Я перестаю ощущать под ногами пол, не слышу рева огня, не чувствую его жара, не боюсь. Только покалывание и пламя цвета крови.

Голодное.

Ты сама ищешь смерти, зовешь ее от луны до луны. Всего-то и нужно, что отвернуться…

Слова растянутые, протяжные, голос все такой же неразборчивый и тихий. Он не пугает, он словно полустертая запись на кассетной пленке. Шуршит, шелестит. И я почти не понимаю смысла слов. Давит на грудную клетку, впивается раскаленными спицами в виски.

Фигура в языках пламени дрожит и колышется сильнее, идет волнами и рябью, глаза слезятся из-за огня, нестерпимо хочется моргнуть, чтобы избавится от рези. Но я уверена, что стоит это сделать, и все исчезнет. Утихнет огонь, пропадет голос, истает застывшая, как в янтаре, тень.

- Кто ты? Чего ты хочешь?

…чего ты хочешь… то же…

То же… всегда… одно…

Вторит эхом, колокольным звоном и гулом.

Кажется, что идет дождь. Я слышу, как через одеяло, как сквозь воду, стук капель, отрывистое, бессвязное стаккато. Тоже закольцованное и пойманное в этот огненный круг, как и голос, шепчущий, что я его. Как и ветер, воздух, время.