Я выгибаюсь снова, хнычу…

- Аар…

И он накрывает меня собой. Входит одним резким толчком до упора, выбивая остатки дыхания и мыслей.

Да, вот так.

Замирает на миг и начинает вколачиваться. Быстро, резко. Выходит почти до конца и снова подается вперед, все еще сжимая мои запястья над головой, впиваясь в рот, потом в шею. Он кусает и вжимает меня в себя и кровать. Почти с яростью. Идеально.

Мне хватает еще нескольких его движений, нескольких выпадов, чтобы между нами рвануло, чтобы меня разметало в клочья, растерло.

Я кричу в голос, протяжно, до хрипа.

- Лис… Мать твою… - шипит Зарецкий в шею, впивается в рот, прокусывая губу.

Он выпускает мои руки, стискивает бедра и вдалбливается снова и снова, делая мое падение бесконечным.

А потом и сам замирает, застывает, откидывая голову, на лице гримаса, протяжный, низкий стон рвется из его груди, и он падает рядом, утыкаясь в шею.

Мокрый от пота, с частящим пульсом, моей кровью на своих губах.

Идеально.

Я дышу.

Тело все еще подрагивает. Жарко.

Зарецкий с шипением переворачивается, выходит из меня, прижимает к себе.

Мое дыхание все еще раскаленное, сердце все еще долбит в виски.

- В душ? – спрашивает драно падший спустя мгновения тишины. Только драные вдохи и выдохи и стук сходящего с ума сердца в клетку ребер.

- В задницу душ, - язык еле ворочается, слова срываются едва слышно из-за сбитого дыхания, и Аарон тихо и рвано смеется. А я закидываю ногу на его бедро, обхватываю талию, устраиваясь удобнее и отключаюсь почти мгновенно. Под его пульс, как под колыбельную.

И мне снится сон, удушающе детальный, страшный, болезненный.

Мне снится моя собственная смерть, мне снится причина, по которой я стала собирателем, и я вскакиваю с кровати с криком, застывшим на губах, с испариной на лбу, со скрюченными пальцами, сжимающими простынь.

Я не вижу перед собой ничего, ничего не слышу, ничего не чувствую, кроме боли. Той, фантомной, из прошлого, о котором ничего не помнила до этой ночи. А теперь… Воспоминания толкаются и наползают одно на другое, невероятно яркие, четкие, как нарезка стоп-кадрами. Голова снова раскалывается, во рту сухо, в ушах звон и гул, перед глазами все расплывается, и приходится зажмуриться, чтобы сконцентрироваться, приходится сделать несколько глубоких вдохов.

А когда гул в ушах стихает, когда успокаивается сердцебиение, когда спустя вечность я снова открываю глаза и, кажется, что даже могу думать, я окидываю комнату взглядом, прислушиваюсь к звукам внутри спальни и за ее пределами, прислушиваюсь к собственным ощущениям, подхватывая с тумбочки у кровати листок бумаги.

«Я к Доронину и в Совет, Эли, набери меня, как проснешься».

Я осторожно возвращаю записку на место и поднимаюсь.

Хорошо, что его нет.

У меня будет время принять душ и собраться. Хотя собирать особенно нечего: сумка, так толком и не разобранная, валяется у кресла. Я выуживаю чистые вещи из ее нутра и иду в душ, перебираю варанты.

Мне надо свалить на время, чтобы со всем разобраться, чтобы поговорить с Сэмом и, возможно, все-таки с Марой, чтобы Зарецкий не путался под ногами. Свалить от падшего... Смешно...

Но… мне действительно надо. Нужно расстояние и отсутсвие отвлекающих факторов, чуть больше свободного пространства и тишины. Без него.

Аарон Зарецкий

- Что вы нашли? – я вваливаюсь в кабинет Доронина без стука, почти с пинка открывая дверь. Что-то зудит и тянет на подкорке, но понять что я не могу.

Доронин отрывает взгляд от монитора, сжимает виски, рассматривает меня из-под очков, стискивает губы.

- Ты рано… - произносит тоном возмущенной училки, трет толстую шею. – Кофе? Чай?

- Ответы на вопросы, Доронин. Я хочу знать, что вы нашли, - я опираюсь на заваленный бумагами стол, нависаю над смотрителем. – Саныч сказал, что дело и тела все еще у вас.

- Ты и с Санычем пообщаться успел? – вскидывает брови мужик.

Я все успел. Даже то, чего не хотел. Ковалевский отказался полностью передавать дело Контролю, не хочет их вмешивать, а вот почему – вопрос…

- Как видишь, Глеб, и не заставляй меня спрашивать в третий раз.

- Решил вспомнить старые добрые времена? – усмехается смотритель, откидываясь на спинку кресла, складывая руки за головой. Бросает короткий взгляд за окно, потом снова возвращает ко мне. – Проблема в том, Аарон, что мы ничего не нашли. Контроль все еще возится в Амбреле, но безуспешно. В Ховринке ничего нет, кроме останков Игоря. И… прочих останков. Ни новых мертвых ведьм, ни новых мертвых собирателей. Возможно, Громова что-то неправильно поняла, возможно, Игорь действительно просто сумасшедший.

Мне хочется съездить ему по роже так сильно, что я слышу хруст собственных костей, хочется схватить за шкирку и двинуть башкой о стену, хочется пинать мягкое, разжиревшее тело до тех пор, пока он не взвоет.

Но…

- Что с телами? - чеканю, выпрямляясь.

- Отчеты по трупам у Ковалевского, сами трупы – в морге. Бумаги я смотрел только мельком, - вздыхает глубоко Доронин. Кресло под ним издает пронзительный, жалобный скрип, когда смотритель поднимается на ноги, все-таки подходит к чайнику.

- Есть там что-то интересное?

Вместо ответа Глеб щелкает кнопкой, гремит чашками.

Я опускаюсь на продавленный диван, жду, наблюдая за нервными движениями Доронина, даю время, чтобы собраться с мыслями.

- Питерская ведьма, скорее всего, сопутствующая жертва, - наконец произносит мужик, поворачиваясь ко мне с чашкой. Воняет растворимым кофе.

- Почему?

- С ней в машине был ребенок, охотились за ним, - Глеб гремит ложкой, размешивая бурду в кружке, снова тянет с ответом. – Мы нашли его тело.

- Доронин, соберись с мыслями, - цежу сквозь зубы. – Давай с самого начала.

- Да нет начала, Аарон, - психует мужик, швыряя ложку на стол, поднимая на меня взгляд. – Вообще ни хрена нет, только Громова!

- Элисте здесь при чем? – подбираюсь я, всматриваясь в покрасневшее лицо смотрителя.

- Контроль ее подозревает, сегодня-завтра начнут внутреннее расследование, - говорит уже тише. – Везде она, понимаешь? Трупы находит с этой дрянью, Лесовая ей звонила, последняя с Игорем разговаривала, а вчера до кучи сожрала блуждающую душу в Амбреле.

- Ясно, - втягиваю в себя воздух, предпочитая не комментировать. Думаю о том, что Саныч – мудак и с ним стоит еще раз поговорить, но уже по-другому. – Что с ведьмой и трупами?