Но слишком подозрительно всё это. Слишком отчаянно и бесстрашно. Обычно страха нет у того, кому дорожить нечем, — сказал Игорь, а затем заговорил вдумчиво, словно сам с собой. — Инвалид, семьи нет, жены нет, со службы ушёл, будущее представляется предельно мрачным… Кем он работал после того, как ушёл из спецназа, знаешь?

— Неа, — подумав, сказал Витька. — Я даже не спрашивал… Он всегда рассказывал только про армию.

— С некоторых пор мне кажется он здесь за этим…

— Зачем «за этим»? — переспросил Песков.

— За смертью.

Они наконец переглянулись, встретившись глазами.

— Почему так решил, командир? — зыркнул Витька испуганно.

— Все здесь ради чего — то внятного и понятного, и осязаемого, а он, будто мимо всего…

Остаток пути, около трёх километров, оба ехали молча, каждый при своих мыслях, но в гостиницу, так решил Медведчук, отправились вместе.

На входе их поджидал швейцар в казачьей форме, удерживающий руку на рукояти нагайки, заправленной за пояс. Он вытянул её вперёд, преграждая путь, ладонью наружу вместе с нагайкой, прижатой большим пальцем к ладони, будто предъявляя оторванный худой коровий хвост.

— Стойте! — сказал он, вроде и успевая преградить путь подозрительным постояльцам, но в то же время несильно стремясь это сделать. — Цель визита?

— Ты секретарь? — спросил Игорь вооружённого швейцара.

— Нет, — сказал тот.

— Лакей? Ну, стой, охраняй дверь, чтоб не поцарапали! — сказал Игорь, не сбавляя хода.

На казака слова Медведчука произвели неизгладимое впечатление. Он был ошеломлён, повержен, но не сдался и вызвал по рации старшего с позывным «Бурят».

В просторном холле гостиницы оформленном со вкусом, Песков буквально впал в изумление от всего блестящего и сверкающего — золотых, серебряных и бронзовых интерьерных красот премиум — отеля и таких же ярких красоток, распивающих за столиками утренний кофе вокруг белого рояля в центре зала.

— Здесь есть кафешка! — заметил Витька. — Может, пожрём?

— Мы здесь по делу, — отрезал Игорь.

— Можно подумать, наше дело сейчас делает что — то другое?!

— Ерунду не говори!

— Я хотел сказать, что она сейчас возможно тоже завтракает! — заговорил Песков, оправдываясь.

— Вить, умолкни, ага? — взглянул Медведчук на Пескова, будто пройдясь по нему рентгеном. — Береги силы!

Витька смолчал. Ему не нравились едкие высказывания Игоря похожие на унизительные угрозы, как если бы Игорь в одиночку пережил сильное потрясение, которое по случаю желал пережить всем вокруг и, как бы говорил всем об этом, плюясь в их сторону желчью и оказывая психологическое давление, дабы вызвать необходимое напряжение. Но после того, что случилось у Кожевни Витя перестал фраппировать по этому поводу потому, как тоже побывал в обстановке, по вине которой Медведчук стал избыточно злоречивым. Время от времени, Витька и сам рефлексировал от пережитого ужаса, но в один из дней, кажется, спустя сутки или двое после происшествия, Егор догадался что происходит и высказал совершенно потрясающую, по оценке Виктора, всё объясняющую и ставящую на свои места мысль, которую он запомнил: если бы то, что случилось у Кожевни происходило чаще, чем раз в неделю, раз в две недели или месяц, привыкание наступило бы скоро и нужные рефлексы были бы в тонусе, а единичное событие такого рода без закономерных повторений будет жить в мозгах ещё долго, конечно, у всех людей по разному — у одних, с фантазиями на тему возможных исходов, чаще трагичных, у других — наоборот, что в конце приведёт к полаганию того, что закончилось всё не самым худшим образом благодаря им и теперь им лучше знать кому и когда надо умолкнуть и приберечь силы. Такова была человеческая натура.

Бурят обрушился как гром и молния. Не в плане того, что нежданно — негаданно посреди тёплого вечера, а в том смысле, что именно в такой последовательности. Сначала с всеобъемлющим эхом прогремел над головами его голос подобно густому грому, а затем возникла косая — кривая загогулина на горизонте чуть выше привычного угла зрения, повисшая локтями на перилах второго этажа просторного холла. Это был коренастый ускоглазый мужчина тридцати пяти лет отроду с набитым едой ртом.

— Кто вы, блядь, такие? — прогремел он. — Чо надо?

Медведчук развернулся, на секунду замешкался, не обнаружив позади себя никого.

— Я здесь! Наверху!

Игорь поднял глаза.

— Ты, Бурят? — спросил он.

У перил стояло двое. Оба в неестественных позах, будто им были неприятны собственные руки. А может, они подражали грязным ковбоям из старых итальянских вестернов о Диком Западе, вот — вот готовых схватиться за пистолеты.

— Допустим! — сказал громовержец.

— Надо поговорить, — предложил Медведчук.

— Говори!

— Мы ищем девушку. Её зовут Анжела…

— Подымайтесь, — без промедления предложил метатель грома.

— Я, командир роты батальона «Восток»… — поднявшись на этаж, назвался Медведчук.

— Мне незачем это знать, но я тебя знаю, — равнодушно сказал Бурят.

— «Какой осведомлённый?», — подумал Игорь, но в ответ произнёс совершенно дружелюбное: Хорошо, — сказал он.

В глубине холла второго этажа за низким журнальным столиком на кожаном диване сидела девица и ещё один подручный Бурята. Этот держал руки на коленях, уперев локтями, и тоже топырил пальцы. Игорю стало понятно почему: крепко пахло кислым пивом и прогорклой вяленной рыбой.

— Сразу скажу: с двумя не ляжет! — вроде как по — дружески предупредил Бурят, пренебрежительно оглядев Пескова.

— Мы хотим только поговорить с ней.

— О чём, если не секрет?

— Никакого секрета нет. Мы разыскиваем нашего человека: зовут Егор, у него два протеза. Знаем, что приходил сюда, — Игорь растерянно огляделся, как человек очутившийся на центральной людной улице города — призрака, где — то на просторах Дикого Запада, в окружении довольно приметных персонажей — бандита, бармена, шерифа, шахтёра и шлюхи и стоявшего на дверях внизу, совершенно непонятно каким образом, затесавшегося в их ряды казачка, все из ближайших в городе — тюрьмы, салона, борделя и опиумного притона.

— А! — несдержанно обрадовался Бурят. — Кажется, я знаю! Он был здесь!

— Когда? Вчера? — в ту же секунду спросил Медведчук.

— Нет. Вчера не видел, — Бурят, наконец, вытер жирные руки, взял телефон, набрал номер и приложил трубку к щеке, за которой скрывалось крохотное ухо. — Анжела, поди сюда… Да, сейчас… Давай, говорю, иди! В холле на втором, быстрее! — сказал он, положив трубу среди вороха бумаг, салфеток, бутылок, потрошёной вяленной рыбы, и кивнул. — Пивка?

— Нет. Спасибо, — отказался Медведчук. — Мы спешим.

Через минуту появилась Анжела. Молоденькая девушка, лет двадцати трёх — двадцати пяти, хорошенькая, к тому же уверенная в себе, в коротком платье, на красивых ногах — каблуки.

— Ну, — сказала она Буряту, — чего хотел?

— Вот, люди по твою душу пришли…

Она перевела взгляд на военных.

— Блин, Бурят, какого… Знаешь же: никаких субботников