– Кажется, нету… – Она посмотрела на меня. – И что нам делать? Вдруг он голоден или хочет пить?

Я отперла машину, спрятала в багажник папку с газетами и достала из бардачка чековую книжку, чтобы выписать чек для миссис Шипли. Чековую книжку мне выдали в одном из калифорнийских банков, где у меня был открыт счет, но я надеялась, что миссис Шипли этого не заметит.

– Я позвоню мистеру Монтгомери, – сказала я. – Он наверняка знает адреса собачьих приютов, куда мы могли бы обратиться.

– А в приюте найдут его хозяев?

– Будем надеяться, что да. А если нет – подберут новых.

– А если не подберут, что тогда?

Наши взгляды встретились. Я всегда старалась избегать моментов, когда от меня требовалось озвучить «родительскую волю», но это не всегда получалось.

– Тогда его усыпят.

Кло оглянулась на пса, и ее нижняя губа чуть заметно задрожала.

– Эй, вот и я!.. – Миссис Шипли шла к нам, размахивая довольно толстой книгой увеличенного формата, но в мягкой обложке. – Надеюсь, тебе понравится, Вив. А если ты разместишь в Интернете отзыв, будет и вовсе замечательно.

Я протянула ей чек. Миссис Шипли взглянула на название банка и нахмурилась. Пытаясь ее отвлечь, я быстро спросила:

– Вы не знаете, чья это собака?

– Где?.. А-а, эта… Это ничья. Она появилась здесь, на площади, примерно месяц назад. Хозяин аптеки ее подкармливает. Мы пытались ее поймать, но она от нас удрала. Впрочем, она не агрессивна – не кусается и даже не лает. Просто ей, похоже, не хочется, чтобы ее изловили и отправили в приют.

Поблагодарив миссис Шипли, я села за руль. Кло открыла дверцу с пассажирской стороны, но прежде чем она успела сесть, пес сорвался с места и одним прыжком оказался внутри. Усевшись на ее место, он посмотрел на меня чуть ли не с человеческой ухмылкой.

В первое мгновение я была ошарашена. Первым моим побуждением было прогнать пса, вторым – окликнуть миссис Шипли, чтобы она своими глазами посмотрела на странное поведение собаки, которую, по ее словам, было невозможно поймать, но библиотекарша уже успела скрыться за дверями муниципалитета. Что касалось Кло, то ее выходка дворняги только рассмешила.

– Похоже, он хочет ехать с нами! – воскликнула она. – Можно, Вив?..

В ее голосе было столько искренней радости и мольбы, что я не решилась сразу ей отказать. Стараясь выиграть время, я посмотрела на пса, который совершенно точно ухмылялся, и наконец сказала:

– Сделаем так: пока возьмем его с собой и постараемся найти хозяев… Ну а там будет видно. Обещаю, что в собачий приют я его не отдам.

Губы Кло чуть заметно дрогнули, словно она старалась скрыть улыбку.

– В первую очередь нам придется сводить его к ветеринару, чтобы убедиться, что он здоров и что ему не вставлен электронный чип с данными владельца. Потом надо будет повесить объявления с фотографиями на случай, если владелец его разыскивает. И если хозяин так и не отыщется, тогда…

Кло едва не подскочила от радости, но сдержалась, не желая показывать, сколь многого она ждет от моего «тогда».

– Я поняла, Вив, – кивнула она и… полезла на заднее сиденье, очевидно, полагая, что «песику будет удобнее спереди». Возможно, впрочем, Кло просто боялась, что если мы начнем пересаживать нашего нежданного пассажира назад, он может испугаться и удрать, и тогда никакого «тогда…» уже не будет.

По дороге домой я рассказала Кло о Снежке – о том, как сильно мой брат любил свою собаку, как он о ней заботился и какой она была умной. Но все время, пока я говорила, я продолжала ощущать у себя на запястье тяжесть часов на серебряном эмалевом браслете, а выгравированные на их задней крышке слова буквально жгли мою кожу.

«Я буду любить тебя вечно»…

Кэрол-Линн Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Май, 1986

ДНЕВНИК

Ну вот, я снова дома. Порой мне даже кажется, что куда бы я ни направилась, по какой бы дороге ни пошла, в конце концов она непременно приведет меня в штат Миссисипи, к старой желтой усадьбе, в которой я выросла. Наверное, в этом отношении люди похожи на птиц, у которых в голове есть свой особый компас. В сердце каждого человека тоже есть свой компас, который снова и снова приводит нас домой, пусть и ненадолго.

Я возвращалась в Индиэн Маунд уже несколько раз, чтобы повидать Томми. Мой сын должен знать, что я по-прежнему люблю его, хотя и не могу быть с ним постоянно, и что я оставила его с Бутси только потому, что знала: так будет лучше для него. Моя мать, дядя Эммет и Матильда действительно заботятся о нем гораздо лучше, чем могла бы я. Когда я увидела, как Томми играет во дворе со Снежком, я просто почувствовала, что поступила правильно. Как ни парадоксально это звучит, но, оставив сына с Бутси, я доказала, что могу быть ему хорошей матерью.

Характер у Томми отходчивый, и это хорошо. Он не сердится на меня за то, что я уезжаю, не злится, когда меня долго нет. Когда я бываю дома, он старается вести себя хорошо: разговаривает вежливо, за обедом не кладет локти на стол, не шумит, когда я отдыхаю, и делает много других вещей, которым научила его Бутси. Но я знаю – он ведет себя так, потому что надеется, что тогда я не уеду. И еще я знаю, что в глубине души Томми уверен: в нем есть что-то плохое – какой-то изъян, из-за которого мне каждый раз хочется снова от него уехать. Что бы я ему ни говорила, он продолжает так считать, и все же, когда я возвращаюсь, Томми первым выбегает мне навстречу. Кажется, даже Снежок бежит медленнее, чем он. Мой сын бросается мне на шею и обнимает так крепко, как будто я отсутствовала целую вечность… или как будто он точно знает, что я опять приехала ненадолго. Собственно говоря, в этом последнем он совершенно прав. Так было всегда и будет, наверное, еще очень долго, хотя я по-прежнему надеюсь, что настанет день, когда я сумею преодолеть свою «бродячую болезнь», как называет ее Бутси, и пробуду со своим сыном достаточно времени, чтобы убедить его: я уезжаю вовсе не из-за него.

А вот возвращаюсь – к нему.

И вот я вернулась. Мне сорок один год, и я снова беременна. Томми я родила десять лет назад и с тех пор ни разу не залетала. Мне даже начало казаться, что я больше не смогу иметь детей, должно быть, поэтому я и потеряла осторожность.

Майкл умер пять лет назад. От передозировки «герыча». Мы были вместе до самой его смерти: ночевали в парках и сараях, брались за случайную работу, подворовывали, а если украсть не получалось, то добывали еду из мусорных контейнеров. Время от времени я ездила навестить доктора Келли и его жену, и каждый раз Долорес давала мне деньги на билет до дома. Я никогда не тратила их ни на что другое – именно благодаря этим деньгам мне и удавалось видеться с Томми. Но и обходиться без кайфа я не могла и поэтому снова пускалась в путь. Томми плакал, когда я уезжала; звуки его рыданий преследовали меня все время, пока автобус тащился через всю страну до Западного побережья, и стихали, только когда мне удавалось снова вмазаться или ширнуться.