Место находки Збручского идола давно привлекало внимание исследователей, и в 1960-е гг. было найдено место, где мог стоять идол, — «квадратный каменный фундамент на горе Богит. Специальной экспедицией (И. П. Русанова, Б. А. Тимощук) были исследованы городища на реке Збруч, интерпретированные как языческие святилища эпохи «двоеверия» XI–XIII вв.

Недавно опубликованная дискуссионная статья (см. Комар, Хамайко 2011) возрождает скептическое отношение к этой уникальной для древней славянской культуры находке монументальной скульптуры. Существуют серьезные основания усматривать в скульптуре произведение романтической эпохи: в первой половине XIX в. создавались не только авторские поэмы, живописующие в духе Макферсона несохранившуюся в слове языческую древность славян, но и фальсификаты, призванные приукрасить эту древность (см. Рукописи 2002). Из атрибутов божеств верхнего яруса, как уже говорилось, сомнение в славянской аутентичности скульптуры вызывает кочевническая сабля; однако кольцо в руке женского персонажа (рис. 68) относится к характерным для архаических общеславянских символам, связанным с представлениями о брачном союзе и т. п. (ср. СД. Т. 2. С. 563–566) — заметим, что в приводимых выше скандинавских параллелях кольцо держит в руках мужской персонаж.

Рис. 69. «Идол» из Гнёздова (по: Сокровища ойкумены. с. 138)

Существенно, при этом, что параллели монументальной каменной скульптуре из Збруча известны в мелкой пластике, прежде всего — у балтийских славян, где обнаружены жезлы с изображением четырехликих (Волин)[203] и трехликих (сопоставимых с Триглавом) персонажей и т. п., соотносимых с описаниями многоголовых идолов в западнославянских храмах и латинских миссионеров (СД. Т. 2. С. 388–390). Подобных изображений в древнерусской пластике не обнаружено. Позднейшие аналогии в древнерусской каменной резьбе (в том числе четырехликая капитель из Боголюбова) едва ли могут быть причислены в духе представлений о древнерусском «двоеверии» к явлениям «идеологического синкретизма» (Г. К. Вагнер). К культовой дохристианской скульптуре традиционно относятся деревянные «жезлы», венчаемые мужскими головками, которых сопоставляют с домовыми, но в фольклоре такие изображения домашних духов неизвестны.

Антропоморфные фигурки венчали, впрочем, и рукояти бытовых предметов — такова бронзовая литая рукоять ножа из Новгорода (Новгородский музей), венчаемая сидящим человеком в шапке с опушкой. К изображениям «Перуна» традиционно относят подбоченившуюся фигурку бородатого персонажа, венчающую жезл длиной 17 см (свинцово-оловянистый сплав, литье); но обнаружен этот жезл в слоях середины XII в. (рис. 70). Вероятно, к навершиям, венчающим какой-то «жезл», относится и упомянутая литая фигурка из Гнёздова, и т. п. Использование жезлов и даже оловянных прутьев известно древнерусским книжным памятникам, но лишь в контексте истязания христианских мучеников «палачами» — жезельниками (см. в параграфе 11.1) (см. рис. 71, цв. вкл.).

Отсутствие развитой «языческой» пластики и архитектуры на Руси связано с незавершенностью государственных форм языческого культа: Владимир вынужден был отказаться от своего синкретического пантеона через несколько лет после его утверждения в Киеве. Архаичные формы княжеского культа на Руси соответствовали племенным нормам языческого восточнославянского общества: княжеский погребальный культ должен был заменить культ предков — недаром Ольга заставила восставших в 945 г. древлян участвовать в похоронах убитого ими князя Игоря. Возведенный возле града древлян Искоростеня княжеский курган должен был воплощать власть киевского князя над Деревской землей.

Не случайно Владимир воздвиг первую каменную церковь — Десятинную — прямо на дружинном некрополе: дружинные курганы сменила христианская княжеская усыпальница (см. результаты раскопок: Церква Богородиц Десятинна в Киевь К., 1996; Михайлов 2004). Уже сын Владимира Ярослав Мудрый приказал в 1044 г. эксгумировать останки своих дядьев, убитых во время усобиц 970-х гг., крестить их (вопреки христианскому канону) и перезахоронить в Десятинной церкви. Княжеский род должен быть един и после смерти (см. в главе XI).

Крещение Руси было связано не только и не столько с уничтожением капищ и низвержением кумиров. На рубеже X и XI вв. изменилась вся материальная культура, трансформировались и декоративно-прикладное искусство, и погребальный обряд. Повсюду — в древнерусских городах и на сельских кладбищах — исчезает трупосожжение. Курганный обряд на селе еще сохраняется до конца XI в., но умерших уже хоронят под насыпью на поверхности земли, головой на запад; в городах распространяется обряд погребения в христианских могилах. Монументальные славянские погребальные памятники — сопки не возводятся и сменяются невысокими «жальниками». Характерными предметами культа становятся не ранние кресты из листового серебра, а литые кресты-тельники «скандинавского типа» (неточное обозначение связано с тем, что кресты такого типа с тремя шариками на концах распространяются в XI в. не только на Руси, но и в Скандинавии, сама их форма имеет византийское происхождение).

Исчезает роскошное «языческое» убранство костюма, в том числе украшения в скандинавском зверином стиле. Убор выглядит значительно беднее, чем в X в. Некоторые элементы «языческого» убора при этом десемантизируются. Так, серебряные зерненые скандинавские амулеты-привески (молоточки Тора) были включены в одно ожерелье с серебряными бусами и крестом (в составе киевского клада XII в. — рис. 72). Формируется древнерусский поясной набор, элементы которого приникают в Швецию и на Готланд (Михайлов 2005). Сохраняются традиционные славянские типы украшений — шейные гривны, височные кольца, различные привески. Мотивы византийского искусства начинают использоваться для декора традиционных славянских украшений: щиток семилучевого кольца из древлянского Искоростеня украшен изображением птицы в византийском стиле. В XI в. наступает новый расцвет декоративно-прикладного искусства как в древнерусском городе, так и в деревне, который иногда связывают с «языческой реакцией» на первый век христианизации (Б. А. Рыбаков).

Рис. 70. Жезл из Новгорода (по: Древний Новгород. М., 1985, рис. 203)

Рис. 72. Ожерелье из Киевского клада (по: Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство X–XIII веков. М., 1970. С. 27)