– Так было лучше. Пойми же сам, так было лучше.

– Возможно, хотя, оглядываясь назад, я в этом сомневаюсь. Уж безусловно, в конце концов я вынужден был бы вести себя как разумный смертный и мы могли бы еще обрести некое… утешение. В глобальном смысле, я полагаю, мы ведь оба достойные люди, и ты, по крайней мере, сохранила свои моральные принципы в целости и сохранности. Потом, шесть лет спустя… – Он помолчал и расправил плечи. – Словом, так уж оно вышло. Ты была слишком молода, а я дурно себя вел, напугал тебя, заставил страдать – и ты сбежала. Но теперь ты стала старше, Аннабель. Наверняка ты должна лучше, чем тогда, понимать, на какую жизнь я был обречен с Кристал и отчего повел себя так, а не иначе.

– Да, о да. Дело в другом. Ради бога, не думай, что я затаила злобу или… или обиделась. Просто то, что я чувствую теперь, не имеет никакого отношения к тому, что случилось тогда. Пожалуйста, попытайся поверить мне. – И я негромко добавила: – Что бы ни было сказано или сделано, все закончено восемь лет назад. Прощать нечего… и давай притворимся, будто и вспоминать тоже нечего. Примирись с этим, Адам. Отныне и навсегда. Лучше нам больше не говорить об этом. Спокойной ночи.

Я быстро повернулась прочь, однако тень его снова метнулась по дерну, на сей раз стремительно, почти хищно. Адам схватил меня за руку и, не успела я понять, что происходит, развернул лицом к себе.

– Подожди. Послушай. Нет, я не позволю тебе уйти просто так. Ты должна меня выслушать. Это по-честному.

– Не понимаю, что…

– Если ты предпочтешь подождать, пока слегка не успокоишься, я отпущу тебя. Но я должен снова увидеть тебя.

– Нет! – выдохнула я, пытаясь оттолкнуть его.

– Что мне делать? Встать на колени?

– Адам, я пытаюсь объяснить…

– Боже мой, – воскликнул он, – что я сделал такого, что ты так возненавидела меня?

– Нет, ничего подобного! Я же сказала.

– Тогда останься на минуту и послушай. Аннабель, ну не надо, не плачь. Все хорошо. Просто позволь мне… останься еще на одну минуту и позволь мне сказать тебе… Ты говоришь – для тебя все кончено, ты не любишь меня. Хорошо, я принимаю это. Не волнуйся, я принимаю это. Праведные небеса, а как мог я рассчитывать на что-нибудь иное? Но не думаешь же ты, что я просто тихо удалюсь в Уэст-лодж и не стану ничего предпринимать, правда?

Вдалеке, за кедром, заухала сова.

– Ничего не предпринимать насчет чего? – дрожащим голосом спросила я.

– Насчет того, чтобы снова увидеть тебя. – Он держал меня за плечи обеими руками, чуть-чуть отстранив от себя. – Понимаешь, – произнес он, – есть еще одно обстоятельство, которое мы не обговорили. Для меня ничего не закончилось.

Я так и застыла. Наверное, Адам уловил это, потому что торопливо продолжал:

– Нет, все в порядке, я же сказал, что смиряюсь с фактом, что ты хочешь забыть прошлое. Но у нас остается будущее, моя радость, и ты говоришь, у тебя нет никого другого. Не можешь же ты ждать, что я тихо-мирно отойду в сторонку и постою – теперь, когда ты вернулась домой. – Внезапно он улыбнулся, и голос его впервые за все время зазвучал тепло и мягко. – И я ведь задолжал тебе, правда? Теперь мой долг – ухаживать за тобой. Никаких больше тайных романов, любовь моя! Ни записок, украдкой сунутых в старое дерево, увитое плющом, ни распроклятых встреч под холодной луной в промозглой беседке, где с рододендронов льется вода, а ты причитаешь, что у тебя в волосах запутается летучая мышь! – Он легонько встряхнул меня, улыбка его стала шире. – Нет, на сей раз я стану ухаживать за тобой как положено, при свете дня, согласно всем книгам. А начну, пожалуй, с визита к твоему дедушке…

– Нет!

На сей раз он, наверное, почувствовал приступ неподдельной паники, что охватила меня, заставив окоченеть у него в руках. Об этом-то я и не подумала. Я пришла встретиться с Адамом Форрестом сегодня без какой-либо ясной идеи, что сказать, зная лишь одно: надо любой ценой скрыть от Кона роман восьмилетней давности. Восемь лет – долгий срок, и мне ни на миг не приходило в голову, что страсть могла не угаснуть до конца, что она все еще тлеет, готовая в любой момент вспыхнуть снова опасным пламенем. Мне так ясна была моя роль – в конце-то концов, всего лишь сказать Адаму Форресту чистую правду, что он безразличен мне, что прошлое умерло и похоронено и я хочу, чтобы так оставалось и впредь.

А потом, после окончания разговора – дружеское, вежливое прощание давно расставшихся возлюбленных… Я надеялась – более того, твердо знала, – с этой стороны подвоха ждать нечего. И вот вам пожалуйста – после стольких дней гладкого, неправдоподобно легкого притворства опасность грянула именно отсюда, откуда я ее меньше всего ожидала.

Я отчаянно попыталась собраться с мыслями. Но единственное, что было совершенно ясно: Кон не должен ничего знать. Перед мысленным взором у меня внезапно с резкой отчетливостью возникло его лицо, глядящее на меня на тропе перед заливным лугом… а позади – настороженные тускло-карие глаза Лизы.

– Пожалуйста, – запинаясь, пролепетала я, – не надо. Не надо приезжать в Уайтскар. Обещай мне, что не станешь приезжать в Уайтскар!

– Милая, ну хорошо. – Когда я заговорила, он выпустил мои руки и теперь во все глаза смотрел на меня. Улыбка погасла, меж бровей пролегла глубокая борозда. – Как хочешь. Видит Бог, я и не думал тебя дразнить. Я пообещаю все, что ты только потребуешь, кроме одного – не пытаться снова увидеться с тобой. Ты не можешь попросить меня тихо убраться восвояси и ничего не предпринимать, зная, что ты рядом, в Уайтскаре. Во-первых, нам волей-неволей придется встречаться, а я, – снова проблеск улыбки, – вынужден буду позаботиться, чтобы это случалось как можно чаще. Но не волнуйся. По-моему, я понимаю твои чувства и уважаю их… только не лишай меня возможности попытаться изменить их – теперь, когда мы оба свободны.

– Свободны? – На меня снова налетел вихрь видений: Кон, Лиза, дедушка, Жюли… Я горько спросила: – Кто это из нас свободен?

– Милая…

Сама его тихая настойчивость просто пугала. Какое-то странное чувство, наверное приступ паники, вдруг завладело мной и прорвалось наружу словами, которые я вовсе не собиралась говорить.

– Ты имеешь в виду, это ты теперь свободен! Тебе кажется, меня можно прогнать, когда тебе это удобно, забыть меня на целых восемь лет, а потом, когда я вернусь, преспокойно начать с того, на чем остановились? Ты предпочитаешь сам выбирать время, когда любить, да? «Для тебя это не кончилось!» – безжалостно передразнила я. – Вот уж и вправду! Теперь, когда ты навсегда вернулся домой, а жена умерла, теперь-то тебя, конечно, вполне устраивает, чтобы я была рядом! Ну а меня это не устраивает! Как я могу выразить это яснее? Я пыталась добром, но добром ты не понимаешь. Все кончено. Кончено. Так что, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня и оставь в покое!

Даже в этом неверном свете я увидела, как переменилось его лицо – и умолкла, почти напуганная. Потом мысли у меня прояснились. Здесь таится опасность – нельзя забывать об этом. Что бы ни произошло, что бы я ни наговорила ему, сколько бы ни пыталась продолжать свой маскарад – здесь таится опасность. Почему бы не пойти на риск и не закончить все раз и навсегда? Все должно умереть в одночасье. Адам Форрест уже пережил подобное много лет назад, нельзя допускать, чтобы все начиналось снова – и напрасно. И существовал только один способ предотвратить это. Кон недаром показал мне, как разыграть свои карты.