Фон Клюк также считал, что взаимодействие у англичан нарушено. Его приказ от двадцать седьмого августа гласил: «Перекрыть пути отхода англичанам, бегущим в западном направлении».

Он сообщил в главный штаб о том, что заканчивает окружение шести английских дивизий (во Франции их было всего пять). «Если эти части еще удержатся до двадцать седьмого, тогда двойной обход принесет еще больший успех». Эта блестящая перспектива, открывавшаяся на другой день после падения Немюра, совпавшая с сообщением Бюлова о «разгроме» французской 5-й армии, создала у германского глазного штаба уверенность в неминуемой победе. «Германские армии с победными боями вступили на территорию Франции от Камбре до болот» — говорилось в сводке главного штаба двадцать седьмого августа.

«Враг, разгромленный на всех участках фронта, отступает и не может оказать серьезного сопротивления наступающим германским войскам».

Среди всеобщего ликования Клюк праздновал и свою личную победу. Он яростно сопротивлялся приказу Бюлова взять Мобеж, что, по его мнению, должен был сделать сам Бюлов. Клюк не желал играть роль подчиненного. Двадцать седьмого августа главный штаб подтвердил его право на независимость. Попытки удержать все три армии правого крыла под единым командованием провалились — трения между командующими оказались непреодолимыми, но поскольку победа каралась близкой, это обстоятельство, как считали, не имело решающего значения.

Бюлов, однако, испытывал крайнее раздражение. Находясь в центре правого крыла, он постоянно сталкивался с нежеланием соседей идти в ногу с ним. Отставание Хаузена, предупреждал он, уже привело, к сожалению, к образованию значительного разрыва между 3-й и 2-й армиями. Сам Хаузен, глубоко почитавший титулы и почти страстно заботившийся о своем удобстве во время постоев на квартирах, также проявлял недовольство. Двадцать седьмого августа он впервые ночевал во Франции. Для него и кронпринца Саксонского не нашлось замка. Им пришлось спать в брошенном доме супрефекта. Там царил такой беспорядок, что «постели не были застланы». Следующая ночь оказалась еще хуже: он остановился в доме какого-то Шопена, крестьянина! Обед подали скудный, в комнатах не ощущалось «простора»; офицерам его штаба пришлось разместиться в доме кюре, ушедшего воевать. Мать кюре, похожая на ведьму, везде совала свой нос и «проклинала нас». Небо осветило багровое зарево — горел Рокруа, через который недавно прошли войска Хаузена. К счастью, следующую ночь он провел в прекрасно обставленном доме богатого французского фабриканта, также «отсутствовавшего». И лишь вид «незрелых, к несчастью, фруктов, свисавших с ветвей персиковых деревьев, росших шпалерами у стены», доставил Хауэену некоторое неудовольствие. Тем не менее ему удалось прекрасно провести время в очаровательной беседе с графом Мюнстером, майором графом Кильманзегом, принцем Шенбургом-Вальденбургом из гусарского полка, а также принцем Максом, герцогом Саксонским, выполнявшим обязанности военного священника. Он смог сообщить ему радостную весть о телефонном разговоре с его сестрой, принцессой Матильдой, передавшей 3-й армии пожелания успеха.

Хаузен жаловался, что его саксонцы больше десяти дней в жару идут маршем по чужой стране, зачастую с боями. Тылы не успевают за передовыми частями, не хватает мяса и хлеба, солдатам приходится забивать местный скот, у лошадей нет фуража, и тем не менее его войска делают в день по двадцать три километра. В действительности это был низший предел требований, предъявляемых к немецкой армии. Войска Клюка, находившиеся на крайнем правом фланге, покрывали в день по тридцать и более километров, а во время форсированных маршей и по сорок. Клюк достиг этого, заставив солдат размещаться на ночлег вдоль дорог, не позволяя им удаляться на значительное расстояние вправо или влево. Таким образом, он экономил шесть — семь километров в день. Поскольку германские линии снабжения сильно растянулись, а войска значительно удалились от узловых железнодорожных станций, доставка продовольствия шла с перебоями. Лошадей пасли на полях, где еще не был убран урожай, иногда солдаты питались лишь сырой морковью и капустой. Шагая по жаре, усталые, с истертыми в кровь ногами, голодные, немцы, не в пример своим противникам, точно придерживались графика наступления.

Двадцать восьмого августа Клюк, находившийся на полпути между Брюсселем и Парижем, пришел в восторг, получив телеграмму кайзера, выразившего «императорскую благодарность» 1-й армии и передавшего поздравления по случаю приближения к «центру Франции». В ту ночь полковые оркестры при свете бивачных костров исполняли «Слава тебе в победном венце», и, как писал в своем дневнике один немецкий офицер, «песню подхватили тысячи голосов. На следующее утро мы возобновили наш марш, надеясь отпраздновать годовщину Седана перед Парижем».

В тот же день Клюком овладела новая и заманчивая идея, которой еще до исхода недели суждено было повлиять на ход истории. По данным разведки, французская 5-я армия, отступавшая под натиском Бюлова, перемещаясь в юго-западном направлении, через некоторое время оказалась бы на пути поиск Клюка. Он решил «нацелиться на фланг французов, окружить их, отогнав от Парижа». Эта цель представлялась ему более важной, чем изоляция английской армии от баз на побережье. Он предложил Бюлову сделать поворот влево совместно двумя армиями. Но до того как решение было принято, из главного штаба прибыл офицер с новым общим приказом для всех семи армий.

Воодушевленное «общим чувством победы», как сказал кронпринц, германское верховное командование тем не менее серьезно отнеслось к сообщениям о переброске французских войск из Лотарингии и теперь требовало стремительного продвижения с тем, чтобы предотвратить наращивание свежих сил противника и лишить Францию средств к продолжению борьбы. Армии Клюка предлагалось выйти к Сене с юго-западной стороны от Парижа. Бюлов должен был идти прямо на Париж, Хаузен, герцог Вюртембергский и кронпринц получили указание двинуть свои армии к Марне, восточное Парижа, и захватить соответственно Шато-Тьерри, Эпернё и Витри-ле-Франсуа. Вопрос о прорыве линии укреплений 6-й и 7-й армиями под командованием Рупрехта оставался нерешенным, но они, вероятнее всего, должны будут форсировать Мозель между Тулем и Эпиналем, «если противник отступит». Главный штаб делал ставку на «быстроту», чтобы лишить Францию времени для перегруппировки сил и организации сопротивления. В памяти еще свежи были воспоминания 1870 года, поэтому верховное командование приказало принять «суровые меры в отношении населения, чтобы пресечь в самом начале действия партизан» и не допустить «национального восстания». Считалось, что противник сначала окажет серьезное сопротивление на Эне, а затем, после отступления, на Марне. В этом случае, заявлял главный штаб, вторя новой идее Клюка, «может быть, придется повернуть армии с юго-западного на южное направление».

Не считая последнего предположения, приказ от двадцать восьмого августа следовал первоначальной линии кампании. Однако германские армии, которым следовало его выполнять, уже потеряли свой прежний облик. Их численность сократилась на пять корпусов — эквивалент целой армии. Клюк оставил позади себя два резервных корпуса для осады Антверпена, а также для поддержания порядка в Брюсселе и других городах. Бюлов и Хаузен каждый потеряли по одному корпусу. Эти войска были отправлены на русский фронт. Несколько бригад и дивизий, составлявшие в общей сложности корпус, предназначались для осады Живе и Мобежа. Чтобы перекрыть по площади территорию, определенную стратегическим планом, пришлось бы значительно растянуть правое крыло или смириться с появлением разрывов между его соединениями.