Галлиени, не жалея сил и времени, трудился над укреплением обороны города, беспощадно расправляясь с теми, кто проявлял колебания, слабость, нерешительность или неумение. Как и Жоффр, он избавлялся от неспособных. В первый же день сместил начальника инженерных войск, а спустя два дня — еще одного генерала.

Все жители пригородов, даже «самые старые и немощные», должны были работать киркой и лопатой на строительстве укреплений. Галлиени издал приказ собрать в двадцать четыре часа десять тысяч лопат и кирок. Жители выполнили это распоряжение к вечеру того же дня. Когда для тех же целей понадобилось десять тысяч длинных охотничьих ножей, снабженец из штаба Галлиени запротестовал, говоря, что их покупка является незаконной. «Тем более», — ответил Галлиени, и интендант достал ножи.

Двадцать девятого августа район вокруг Парижа в радиусе тридцати километров, достигавший Мелена на юге и Даммартена и Понтуаза на севере, перешел под управление военного губернатора. Велись приготовления к взрыву мостов вокруг Парижа. Те из них, которые считались «произведениями искусства» или частью «национального наследия», благодаря целой системе мер могли быть взорваны лишь в исключительных случаях. Все входы в город, даже канализационные шахты, закрыли баррикадами. Пекари, мясники, зеленщики находились на специальном учете. В Париж завезли скот, который пасся в Бу донском лесу. Для быстрейшего создания складов боеприпасов Галлиени реквизировал почти весь транспорт, даже парижские такси, вскоре прославившие себя навечно. В артиллерийском штабе служил навсегда вошедший в историю бывший капитан, ныне майор, Дрейфус, вновь зачисленный на действительную службу в возрасте пятидесяти пяти лет.

На фронте в Лотарингии 1-я и 2-я армии под ураганным огнем артиллерии Рупрехта стойко удерживали свои позиции вдоль Мозеля. Линия фронта изгибалась и дрожала, и на некоторых участках немцы даже вклинились в оборонительные рубежи французской армии. Подвергаясь ожесточенным контратакам с флангов, они не могли превратить эти участки в значительные бреши в обороне французов. Бои продолжались; армии Рупрехта продолжали нащупывать слабое место во французской оборонительной системе, а Дюбай и Кастельно, отдавая Жоффру свои части, перебрасываемые на запад, уже не знали, сколько времени они продержатся и продержатся ли вообще.

В деревнях, захваченных немцами, повторились трагические события Бельгии. В Номени, расположенной в окрестностях Нанси, «граждане стреляли в наши войска», объявил в расклеенном на стенах бюллетене германский губернатор Меца.

«Ввиду вышеизложенного я приказал в качестве наказания сжечь эту деревню дотла. Таким образом, Номени к настоящему времени полностью уничтожена».

Слева от Кастельно, там, где фронт поворачивал на запад, 3-я армия Рюффе, ослабленная выводом из ее состава дивизий для Монури, катилась назад за Маас ниже Вердена. Рядом с ней 4-я армия, остававшаяся на позициях до двадцать восьмого августа, получила двадцать девятого августа приказ возобновить отвод войск, что вызвало у генерала де Лангля приступ возмущения. Дальше слева, где наиболее сильно сказывался нажим немцев, 5-я армия генерала Ланрезака завершила поворотный маневр, готовясь к контратаке на Сен-Кантен, которую Жоффр навязал вопреки сопротивлению ее командующего. С края на позиции выходила 6-я армия Монури. Джон Френч, находившийся между Монури и Ланрезаком, отводил свой британский экспедиционный корпус, хотя он знал о бое, который должен был начаться завтра.

Этот процесс отступления чуть было не прервался благодаря неожиданному сотрудничеству английских и французских армий, которого очень недоставало. Генерал Хейг направил сообщение Ланрезаку, заявив, что его войска готовы к наступлению. Он «предложил установить прямой контакт с 5-й армией и Принять участие в планируемой операции в районе Сен-Кантен». Ланрезак немедленно отправил к англичанам офицера Штаба, тот увидел Хейга, живописно стоявшего на холме. Рядом, на воткнутой в землю пике, развевался вымпел с белым крестом. Неподалеку вестовой держал под уздцы коня. По словам Хейга, его воздушная разведка сообщила о передвижениях противника к юго-западу от Сен-Кантена, «подставившего под удар свой фланг».

«Отправляйтесь скорее к своему генералу и передайте ему эту информацию. Пусть он действует. Я готов сотрудничать с ним в этой операции».

Ланрезак, получив это предложение, выразил «живое удовлетворение» и даже сказал «несколько комплиментов в адрес сэра Дугласа Хейга». Были согласованы все детали предстоящей утром операции, для участия в которой требовалось разрешение английского главнокомандующего. В два часа ночи из главного штаба сообщили об отказе Джона Френча от совместной операции. Как заявил Френч, его войска «очень устали и должны иметь хотя бы один день отдыха»… Это касалось лишь II корпуса, а I корпус, согласно заявлению его командира, находился в отличной форме. Ланрезака обуял гнев.

«Это предательство!» — закричал он и добавил несколько фраз, содержавших, по свидетельству одного из присутствовавших при этом, «ужасные, непростительные оскорбления в адрес Джона Френча и английской армии».

Тем не менее на следующее утро, зажатый с одной стороны армией Бюлова, двигавшейся на него, и Жоффром, приехавшим наблюдать за проведением операции, Ланрезак не имел другого выбора, кроме как отдать своим войскам приказ о наступлении.

Из бумаг, найденных у пленного французского офицера, Бюлов узнал о готовящемся наступлении и был начеку.

Сомневаясь в намерениях Ланрезака, Жоффр рано утром прибыл в Лан, где располагался штаб Ланрезака, чтобы поделиться с командующим армией хладнокровием из своих несчетных запасов. Лан построен на высоком холме, перед которым на десятки километров расстилаются поля, то поднимаясь, то опускаясь, подобно волнам зеленого океана. В тридцати километрах к северу огромным полукругом развернулась 5-я армия, нацелившись на северо-восток, где находились Гюиз и Сен-Кантен. С башни собора, расположенного на самой высокой точке города, на ландшафт с тупым безразличием взирали морды коров, высеченные в камне вместо химер. Внизу, под ними, Жоффр все в том же молчаливом спокойствии следил, как Ланрезак отдавал приказы и руководил сражением. Жоффр пробыл в штабе Ланрезака более трех часов, не произнеся при этом ни единого слова, и, убедившись, что командующий действует «решительно и методично», отправился хорошенько закусить в привокзальный ресторан, чтобы отправиться затем на автомобиле с шофером-гонщиком для выполнения следующей миссии.

Он хотел встретиться с Джоном Френчем, который, по подозрениям Жоффра, беспокоился больше всего о Ла-Манше и «в течение длительного времени избегал, как кажется, боев на нашем фронте». Френч занимал чрезвычайно важный участок обороны между армией Ланрезака и сосредоточивавшейся 6-й армией Монури и тем не менее был вне сферы влияния Жоффра. Он не мог приказать английскому фельдмаршалу или заставить его сражаться, сев у него за спиной в красноречивом молчании. Ему казалось, что он смог бы убедить англичанина прекратить отступление, тогда он сам стабилизировал бы фронт вдоль реки Эны по линии Амьен — Реймс — Верден и затем перешел в наступление с этих рубежей. После еще одного шага назад английский главный штаб размещался со вчерашнего дня в Компьене, в шестидесяти километрах, или на расстоянии трехдневного марша усталой армии от Парижа. Пока соседняя, 5-я французская, армия весь день вела бои с немцами в Гюизе, изматывая врага, английская армия отдыхала. Вчера она отступила, не преследуемая врагом. Сейчас, после восьми дней маршей, окапываний и стычек с противником — больших и малых, — английские войска наконец остановились. Вечером II корпус совершил короткий марш и переправился через Уазу, однако I корпус весь день отдыхал в лесу Сен-Гобеча, всего лишь в восьми километрах от того места, где левое крыло армии Ланрезака, измотанное четырнадцатидневными боями и переходами, вело крупное сражение.