Способность королевы-матери трудиться без устали оставалась неизменной, казалось, трудности, которые встречались ей на пути, лишь подпитывали ее силы. Она могла работать до поздней ночи после официального банкета, давать указания секретарям по поводу нескольких дел одновременно и, если нужно, обходилась немногими часами сна. Привыкнув долгое время находиться у руля власти, сейчас она должна была разведать незнакомую территорию: кто знает, до какой степени Генрих потерпит ее вмешательство, взойдя на трон? Екатерина любила Генриха, но и побаивалась его.

Генрих обрел власть уже взрослым, и, хотя отличался гораздо большим умом, чем остальные сыновья Екатерины, и обладал собственными представлениями об управлении государством, мать знала за ним привычку к праздности, опасную для короля. Другие, более чем эксцентричные свойства его характера также заботили Екатерину. Непредсказуемость и неудержимость Генриха как в материальном, так и в эмоциональном плане попросту внушали опасения. Он защищал и любил своих фаворитов, красавцев-миньонов, относясь к ним с ревностной преданностью, которая еще усилилась, когда он стал государем Франции. Даже его страстную любовь к жене принца Конде нельзя с уверенностью считать гетеросексуальным влечением; скорее это было сродни навязчивому, хотя и платоническому, фетишизму.

Екатерина не могла не переживать из-за главного противоречия в характере сына: будучи большим любителем удовольствий, он одновременно являлся религиозным фанатиком, способным на самоистязание, для которого ни одна жертва Господу не была достаточной. Его любовь к богатым одеждам привела позднее к тому, что он сам изобретал костюмы для жены, как и для себя самого и своих фаворитов. Одержимость драгоценностями и другими предметами роскоши вряд ли были бы одобрены его отцом. Что же до морали и манер, то, по меркам XVI века, Генрих II держал двор в черном теле. Его суровый кодекс касался в том числе и одежды — он создал целый комплекс «законов ограничения», дабы обуздать страсть придворных к нарядам и украшениям, хотя эти законы часто игнорировались. Если бы он был еще жив, то наверняка старался бы почаще отправлять Генриха на охоту или заставлял бы рисковать жизнью в опасных физических играх. Однако обычная для рода Валуа страсть к охоте и рыцарским турнирам Генриха II не передалась Генриху, он предпочитал сидеть дома, в тепле и комфорте. Однако ему случалось проявлять и другие черты характера, например, в истории с побегом из Польши. Как бы предосудительна ни была вся затея в целом, Генрих проявил недюжинную храбрость во время отчаянного броска до границы с Империей, и когда свита снова и снова умоляла его повернуть, он гнал вперед, невзирая на опасность впереди и сзади.

К несчастью, за время пребывания в Польше лень и праздность в характере Генриха стали еще заметнее. Венецианский посол Джованни Микиель пишет: «Вся его прежняя рыцарственность и серьезные идеи, о которых столько говорилось, исчезли. Он предался полной праздности, чувственные удовольствия заменили ему все; он так избегает каких бы то ни было телесных усилий, что все диву даются. Большую часть времени король проводит в кругу дам, весь умащенный духами, с завитыми волосами, украшенный серьгами и кольцами разного сорта. Суммы, которые он тратит на одни только изысканные элегантные рубашки, просто невообразимы». А вот один английский наблюдатель в письме к сэру Френсису Уолсингэму, государственному секретарю Елизаветы I, напротив, награждает нового короля всяческими комплиментами. Он описывает обаяние Генриха и его особый, хотя и ускользающий шарм, который портретисты, к несчастью, никогда не могли уловить. (Хотя, возможно, такой положительный отзыв объясняется тем, что Генрих все еще воспринимался как кандидат на руку английской королевы…)

Суньига, испанский посол, писал Филиппу 22 сентября 1574 года, что король проводит все вечера за танцами и посещением банкетов. Зная, как подействовать на своего мрачного, всегда одетого в черное, властелина, он отбирал самые броские детали: «Последние четыре дня он [Генрих] носил костюм из фиолетового атласа — панталоны до колен, камзол и короткий плащ. Вся одежда покрыта рюшами и разрезами, украшенными пуговицами и лентами белого, красного и фиолетового цветов. Вдобавок, он носит серьги и коралловые браслеты». Посол заканчивает такими словами: «Всем этим он только показывает свою истинную суть». Эта ремарка, несомненно, относится к женоподобности короля. На самом деле Суньига находил проблемы там, где их не было, ибо, в отличие от аскетичных испанских придворных, французские дворяне XVI века в украшении собственных персон не отставали от женщин. Они носили серьги, ожерелья, усыпанные драгоценностями костюмы, изобретали фантастические фасоны. Генрих этим отличался в особой степени, и такое поведение можно расценивать по меньшей мере как склонность к трансвестизму.

Генрих довел мужскую моду до гротеска. Камзолы надевали на корсеты — с планками из лозы или из китового уса (такие же носили и женщины), которые причиняли огромные мучения и вредили здоровью, сдавливая ребра и грудь так, что стеснялось дыхание, а, кроме того, натирали кожу до ссадин. Эти настоящие орудия пытки были запрещены в Англии, но только не во Франции при Генрихе III. Часто утверждают, что Екатерина заставляла свой «летучий эскадрон» добиваться ширины талии не более 13 дюймов. Достижение подобного размера в точности представляется невозможным, даже если мы допустим, что французский дюйм был больше английского. Но в любом случае, стремление к максимально тонкой талии имелось, а для этого не обойтись было без жестких корсетов, которые порой «впивались занозами в плоть». Генрих и его придворные носили также тяжелые, подбитые ватой рукава. Плащ накидывался на плечи, и король, для равновесия, ввел в обиход пышные штаны с разрезами, в которых виднелись вставки ярких оттенков[57].

Радуясь воссоединению с сыном, Екатерина на какое-то время закрывала глаза на его слабости. Пусть сплетники и злопыхатели звали его «король с острова Гермафродитов», она знала, что Генрих способен править Францией как настоящий король. Тактично и осторожно Екатерина выдвинула ряд предложений по поводу того, с чего ему следует начинать свое правление. Она подытожила: «Он способен сделать все, что угодно, но ему не хватает воли». Первым делом она посоветовала ему уменьшить совет, что он и сделал, доведя число участников до восьми.

Новый совет состоял из доверенных лиц Екатерины и, частично, самого Генриха. Это были Рене де Бираг, Жан де Морвиллье (епископ Реймский), Себастьен л'Обеспен (епископ Лиможский), Жан де Монлюк (епископ Валанский), Ги де Пибрак, Поль де Фуа, граф Филипп де Шеверни и Помпон де Бельевр. Те, кто разделил с королем его изгнание в Польше, также получили награды. Вилькье и де Рец поделили должность первого кавалера опочивальни и исполняли обязанности по очереди, каждый по шесть месяцев. Роже де Бельгард стал маршалом Франции, а Мартен Рюзе — государственным секретарем. Так что подобранное Екатериной ядро из проверенных и знающих людей сохранилось при новом монархе.