– Ты сам погляди, – сказал Берах. – Я стал инженером-энергетиком, трое братьев – зубными техниками. Только двое из нас предпочли быть мастеровыми, ювелиром и сапожником. Сёстры тоже получили образование, Сарра – врач, Мария – медсестра, Зина закончила техникум… В семье твоего деда Ёсхаима все три сына с образованием. В семье его брата Михаила тоже все четверо детей – трое сыновей и дочь – физики. Сыновья Бахмал, Рахмин и Абрам, педагоги: физик и экономист. Наше поколенье уже можно назвать образованным!

Словом, взял я листок бумаги и подсчитал, что в поколении внуков красильщика Рубена Юабова из 27 человек высшее образование получили 11, а среднее специальное – 7. Статистика, по-моему, впечатляющая.

Интересно, что именно поколению наших отцов выпала судьба продолжить извечную еврейскую дорогу, совершить очередное переселение. Конечно же, в этом была историческая необходимость. Но вот о чём мне подумалось: не все они смогли в Америке продолжить работу по профессии. Адаптироваться в чужой стране немолодым людям, таким, например, как мой отец, оказалось слишком трудно… Я понимаю, что они в конце концов тоже обрели и комфорт, и чувство безопасности, но всё же пришлось многим пожертвовать ради продления рода, ради детей. То есть уже для моего поколения.

У нас-то, попавших в Америку совсем молодыми, возможности для образования оказались достаточно широкими. Каждый ли воспользовался ими, это уже другой вопрос. Достаточно вспомнить, как упорно мой папочка хотел, без всяких там колледжей, «пристроить» меня к делу, сразу приносящему заработки. Да и я не слишком сопротивлялся… Поскорее начать зарабатывать деньги – в Америке это величайший из соблазнов. Но, повторяю, это уже другая тема. А пока вернусь к своим поискам.

* * *

Удалось мне узнать, что возле Нью-Йорка, на Лонг-Айленде, в городочке Грейт-Неке, живут евреи – эмигранты из Мешхеда, из того же иранского города, откуда выехали мои предки. Расстались они с Ираном сравнительно недавно, когда там начал свирепствовать небезызвестный Аятолла Хомейни. Живут, как я слышал, эти мешхедцы очень сплочённо, стараются сохранять чистоту крови буквально в рамках общины. Рассказывают, что когда один из них женился на еврейке не из Мешхеда, некоторые гости на свадьбе выразили свое недовольство тем, что в танцах не участвовали… Я понимаю, что мои мешхедские корни в таком суровом ортодоксальном кругу не будут признаны, и всё же хочу попробовать завести там знакомых. А вдруг кто-то из стариков слышал о моих предках и что-то мне расскажет? А то даже и родственников обнаружу?

Хорошо бы и до Бухары добраться, найти там следы нашего рода. Словом, поиски ещё не закончены: я намерен их продолжать.

Осенний солнечный денёк. Блестя стеклом и металлом, мерцая гранитом и мрамором, вздымаются в синеву небоскребы Шестой авеню. Двумя нескончаемыми встречными потоками проносятся машины. Снуют по тротуарам пешеходы. Кроссовки, высокие каблучки, дорогие ботинки, вьетнамки… Джинсы, шорты, модные брюки, элегантные пиджаки и средневекового покроя лапсердаки… Пёстрые азиатские халаты и японские кимоно… Седые бороды и пейсы, золотые кудри, сотни тугих косичек… Желтые, белые, смуглые, чёрные лица…

Посреди этого гигантского муравейника сидит на ступеньках одного из подъездов парень. Сидит, словно он не в центре Манхеттена, а совершенно один, где-нибудь на пустынном морском берегу. Глядит себе под ноги, подперев щёку ладошкой. Думает о чём-то.

Ему есть о чём подумать: он только что потерял работу.

Этот парень – я.

Шестая авеню, в отличие от многих других, имеет и имя собственное: Avenue of Americas. Гордое имя: улица как бы объединяет два американских континента, как бы является их символом – так я объясняю себе это название. Пятая авеню, конечно, аристократичнее, богаче, но и Шестая хороша. Она вроде выставки, где экспонируются достижения современной американской цивилизации – офисы крупных компаний, блистательные магазины лучших торговых фирм, разнообразные развлечения, включая прославленный Radio City Musical Hall, где выступают звезды всего мира, множество других известных театров.

Северным своим концом упирается Шестая в Центральный парк, да и на улице немало зелени, сквериков. В часы обеденного перерыва их заполняет служилый люд. Многим неохота или дороговато обедать в многочисленных закусочных и ресторанах. Они покупают то, что им по карману и по вкусу на уличных тележках и лотках. По утрам продавцы подвозят кофе и булочки, а уже к двенадцати вам предложат горячие блюда. Выбор традиционный: хот-доги, гамбургеры, шашлыки, сувлаки (пита, начинённая кусочками мяса с приправами)… И десерт тут же, на лотках. Апельсины, грейпфруты, яблоки, груши, виноград, киви, ананасы, клубника… Словом, фруктовое изобилие. Не едал я в Нью-Йорке разве что только фейхоа.

Потолпившись у тележек и лотков, народ с кульками и тарелочками разбредается по свободным уголкам, рассаживается на скамейках в сквериках, на гранитных ступеньках подъездов, кто компаниями, кто в одиночку…

Ещё вчера был среди них и я. Жевал свой гамбургер, подставив лицо солнцу, поглядывал то на прохожих, то на макушки небоскрёбов. Когда над ними быстро проносятся облака, кажется, что ты и сам вот-вот оторвешься от земли и умчишься туда, ввысь. А в пасмурную погоду верхние этажи зданий-гигантов, словно вершины гор, скрываются порой в серой пелене туч…

Да, ещё вчера я был счастливчиком, наслаждался всем этим великолепием. А сегодня не замечаю ни людей, ни облаков, ни небоскребов. Сегодня я уничтожен и раздавлен: час тому назад мне сообщили, что я уволен из компании Neisi-Weber. Вот она, в здании напротив. Вчера – родная, а сегодня – чужая…

* * *

Что же это со мной происходит?

Закончил я колледж три года назад и уже третий раз теряю работу. Первая моя служба у Мариотто казалась такой удачной, вскоре я уже совсем неплохо чувствовал себя в отделе. Но примерно через полгода дела на фирме пошли худо. Перестали почему-то поступать военные заказы, а гражданских и всегда было не много. Людей начали увольнять – и технарей, и цеховиков.

После первых же увольнений поползли по заводу слухи. Что происходит? Что будет дальше? Шепотом рассказывали: босс давал взятки, чтобы получать армейские заказы. Его уличили. Донесли, вероятно, конкуренты-завистники: уж больно быстро росла фирма.

Взятки! Но кто же их не дает? – возмущались цеховики. – Боссу просто не повезло, мешал кому-то!

Рабочие сочувствовали Мариотто: ведь многие благодаря ему впервые начали свою трудовую жизнь. Но беда была непоправима: фирма стремительно разорялась…

В один из снежных зимних дней уволили из нашего отдела оператора Карлоса и программиста Билла. Билла, а не меня, новичка! Я был удручён и растерян. Бросился к Аллану, старшему программисту. «В чём дело? Почему его?..» К этому времени мы уже сдружились, и Аллан ответил мне честно: «Как почему? У тебя же есть покровитель!» Я вспыхнул от стыда и помчался к Биллу извиняться. Пойду, мол, к Мариотто, скажу, что это я должен уйти. «Не переживай! – отвечал крепыш Билл. – Твой черед тоже скоро придет: месяцем раньше, месяцем позже, какая разница? Фирме конец, понимаешь? А жаль, хорошая была фирма. Так что ищи работу». И он дружески пожал мне руку.