Соответствующее число самолетов в строю можно получить на основании изучения следующей таблицы:

Итак, среднее число самолетов в строю равняется 20 %, однако правильнее стремиться к германской норме, хотя бы к 30 %, что более соответствует и принятым у нас нормам обеспечения. Это позволит, при производстве в год 122,5 тыс. самолетов, иметь встрою 36,75 тыс., а в круглых цифрах — от 35 до 40 тыс. самолетов. Столь большое число действующих самолетов настоятельно требует широкого внедрения авиации в стране. Наши громадные расстояния для реконструкции дела почтовой и грузовой связи необходимо требуют перехода на авиационный транспорт…»

В 1918 году еще вовсю шла война, и военная промышленность кочегарила на полную мощь. 1930 год — мирное время. Он что, предлагает в мирное время ежегодно производить без малого 125 тысяч самолетов? А куда их потом девать?

Далее. Самолеты в строю — это те, которые находятся в частях и при необходимости воюют. Они бьются, им на смену с заводов привозят новые, плюс к тому какое-то количество машин находится в ремонте или используется в качестве учебных. Понятно, почему во время войны в строю находятся 30 % самолетов — остальные латают пробоины или уже разбились. А чем заняты 70 % самолетов вне строя в мирное время?

Может быть, эти цифры относятся к грядущей войне? Получается, что непобедимая Красная Армия, в десятки раз превосходящая по вооружению любого противника, не захватит сразу господство в небе, а будет месяц за месяцем тупо жечь 70 % своих самолетов. Как при таком численном превосходстве удастся этого добиться? Например, так: учитывая, что все это будут фанерные «кукурузники» (других тогда практически не строили), у пехоты противника может появиться фронтовая забава — отстрел советской авиации. Ну не дробью же заряжать зенитные пушки, в самом-то деле!

С танками получилось примерно так же.

«Производство танков более всего связано с тракторостроением. Показателей соответствующей пропорциональности из опыта империалистической войны в моем распоряжении не имеется. По примерному же соотношению, указанному мне инженером Магдесиевым (завод “Большевик”), надо считать эквивалентным два трактора одному танку. Многое, однако, говорит о соответствии одного трактора одному танку».

Это уже личное военно-экономическое творчество «великого стратега», не заимствованное у Германии. Обоснование железное: один инженер с завода «Большевик» сказал, а сам Тухачевский, хоть и не инженер, тоже дело понимает и его поправил.

Этот вопрос обсуждался на военно-историческом форуме ВИФ2не, где участник Кирилл Ромасёв, который много лет отработал на тракторном заводе, на должностях от слесаря до технолога — то есть, производство человек знает! — пишет:

«Что такое «два трактора эквивалентно одному танку»? Машины можно сравнивать с точки зрения производства по трём основным показателям: металлоёмкости, трудоёмкости, себестоимости. Так вот. Магдесиев трудился на «Большевике» (в девичестве Обуховском), на нём делали МС-1[41]. Рядом, на “Красном Путиловце”, собирали в 29-м году «Фордзон-Путиловец». Магдесиев мог иметь в виду лишь его, ибо других массовых тракторов в СССР тогда не было. Был гусеничный «Коммунар» — делали в Харькове — но их выпустили за 24–31 гг. всего 2 тыс. штук — танки строить нам было легче… Так вот — как могли два Фордзона массой 1,3 т. быть эквивалентны в производстве одному МС-1 массой 5,5 т?

Теперь — трудоёмкость. Фордзон — это примитивнейшая железяка с примитивнейшим двигателем. Он не имел целых систем, которые были у танка — корпуса, башни, механизмов поворота, гусеничного движителя и много ещё чего. У Фордзона даже подвески не было. Для изготовления трактора не было необходимости в выполнении целого ряда трудоёмких операций — клёпка корпуса и башни, расточка погона башни, соосная расточка бортов под бортовую передачу и т. д. Цифр не навязываю, но порядок, я думаю, верный — по трудоёмкости Т-18 был сложнее Фордзона раз в десять, по себестоимости — раз в двадцать»[42]. Впрочем, товарищ комокруга такими мелочами не заморачивался. Сказали — в два раза, значит, в один.

А вот теперь начнем реорганизовывать армию.

«Если взять норму Магдесиева в 50 %, то при нашей программе тракторостроения в 1932/33 г. в 197,1 тыс. шт. годичную программу танков можно считать в 100 тыс. шт». Если считать убыль танков в год войны равной 100 % (цифра условная), то мы сможем иметь в строю 50 тыс. танков».

Это с кем же он так воевать собрался? Неужели в боях с польскими и румынскими войсками «великий стратег» намерен жечь по 100 тысяч танков в год?

«Я не имею возможности произвести подсчетов в денежном выражении постройки и содержания больших масс авиации и танков (и очень зря! — Е. П.), перехода от мирного к военному времени, соответствующих сроков и пр. Приведенные данные характеризуют (по скромным показателям) наши перспективные производственные возможности в области самолето- и танкостроения и соответствующие организационные формы РККА, каковые она неизбежно должна будет воспринимать».

Ах, так это еще и «скромные показатели»? То есть можно было бы и больше запросить? Ну да ладно, не будем придираться к мелочам, когда можно придраться по-крупному. Вы заметили тут хотя бы слово о каких-либо организационных формах? По-моему, речь шла только и исключительно о количестве железа. Причем железа сугубо избирательного, «брендового», новых амбициозных видов вооружения — и ни слова о пушках, тягачах, грузовиках, тракторах. По штату механизированного корпуса образца 1941 года на 1031 танк приходилась 5161 автомашина. Может быть, именно такое соотношение трудно было предусмотреть, но то, что танковым войскам нужны грузовики (впрочем, как и артиллерии, а тяжелой артиллерии нужны еще и трактора), ясно было уже в 1930-м. Автотранспорта должно было производиться уж всяко больше, чем танков — но где он в планах «великого стратега»?

Но это еще не все…

«Численность стрелковых и кавалерийских дивизий.

Число наших стр[елковых] дивизий было сокращено в 1924 г. ввиду нехватки материальной части. Пятилетка (военная) от 1926 г. намечала лишь очень скромный рост числа дивизий. В настоящее время перспективы нашего индустриального развития позволяют нам подойти к разрешению этого вопроса так, как того требуют интересы предстоящей большой войны. Германия развернула во время империалистической войны 240 пех[отных] дивизий. Развернула бы и больше, но не хватило людских ресурсов. К концу пятилетки мы будем иметь индустриальную базу не меньшую, чем Германия в 1913 г., и даже большую (металл, машиностроение). ”Узким” местом для развертывания наших дивизий будет являться не промышленность, а транспорт. Поэтому, подходя к определению числа дивизий (стрелковых и кавалерийских общим числом), я буду исходить из транспортных железнодорожных возможностей развертывания…»