потребительских товаров и обуславливала практическую необходимость механизма перераспределения. Однако помимо структурных факторов не следует пренебрегать и фактором культурным. Упорство, с которым потребители и продавцы держались за рынок как за розничную торговую площадку, является общей чертой республик Советского Союза и значительной части Евразии и Северной Африки, которая в разное время попадала под тюркское и персидское влияние, а также под влияние народов Восточной и Северной Азии. От Северной Индии до Балкан, от России до Марокко базары (персидское слово, вошедшее в большинство языков этих регионов), похоже, занимали особое место как в потребительской экономике, так и в этнических культурах и сознании людей. Несмотря на явные намерения большевиков по модернизации и вестернизации, при советской власти роль базаров только укрепилась. Это имело долгосрочные последствия для советского общества: параллельно с бюрократической современностью советских магазинов всегда сохранялась традиционная форма обмена без посредников, и, как может подтвердить любой иностранец, посещавший страны бывшего Советского Союза, рынки и сегодня удерживают свои позиции в структуре розничной торговли региона и в потребительских привычках.

Последний вывод моего исследования связан с более общей трактовкой советской истории и, в частности, с характером, ролью и последствиями НЭПа. Во многих аспектах – культурном, экономическом и политическом – западная историография с 1970-х по 1980-е годы отделяла НЭП от основной линии развития Советского Союза. В конце концов, этот период определялся своим творческим многообразием, своей какофонией конкурирующих идей, стилей и экономических систем – тем, что сейчас принято называть многоукладностью, – которые впоследствии были сведены к единому курсу. Некоторые историки утверждали, что голод вынудил большевиков принять временное отклонение от пути к социализму, заложенного в их идеологии, и приписывали относительную вседозволенность периода НЭПа исключительно обстоятельствам. Другие приписывали революционным интеллектуалам моральное и культурное превосходство перед пришедшими им на смену сталинскими управленцами. Не отвергая исключительного характера НЭПа полностью, настоящее исследование отражает тенденцию минувшего десятилетия и рисует более мрачный образ НЭПа. Я также делаю предположение о том, что яркий разрыв, представленный «социалистическим наступлением» в сельском хозяйстве и промышленности, мог заслонить собой линии преемственности, которые связывали НЭП и 1930-е годы в других сферах жизни. В политике «административные» репрессии 1921–1922,1923-1924 и 1926–1927 годов подготовили почву для того, что было открыто названо «массовыми операциями» с 1927 по 1930 год и предвосхитили их усиление вплоть до 1937–1938 годов. В экономике социалистический сектор 1920-х годов с его зависимостью от торговых представителей, заключения контрактов, региональных и отраслевых торговых агентств, лишь слабо интегрированных в общенациональную систему торговой бюрократии, а также с его контрпродуктивным ценообразованием предвосхитил то, как будет выглядеть социалистическая торговля в конце 1930-х годов и в послевоенные десятилетия. В общественной сфере распространенность на протяжении всего исследуемого нами периода мелкой и базарной торговли, поездок из небольших городов в крупные для закупок и схемы «закупок» от хозяйства к хозяйству подчеркивает не только хроническую бедность населения Советского Союза, но и, в более широком смысле, структурные препятствия на пути к коренным социальным изменениям. Таким образом, в значительной степени НЭП скорее был не тупиком, а мостиком между социалистическими устремлениями революционной эпохи и «реально существующим социализмом» последующих лет.

Библиография

Примечание к источникам. Как и большинство работ, опубликованных в последнее десятилетие, данное исследование возникло в результате моего знакомства с новыми доступными советскими архивами. Источники о торговле, распределении и потреблении настолько многочисленны, что я не могу претендовать на то, что ознакомилась со всеми соответствующими архивными документами, но я использовала широкий спектр первоисточников, которые можно классифицировать следующим образом:

A. Статистические источники, как опубликованные, так и архивные, касающиеся торговли, цен, доходов и расходов домохозяйств. Эти источники чаще всего составлялись Министерством торговли и предшествующими ему комиссариатами, Центральным статистическим управлением и, в эпоху НЭПа, региональными экономическими советами, или ЭКОСО.

Б. Политические документы, включая опубликованные и неопубликованные законы (постановления, декреты и указы), исполнительные распоряжения (приказы и постановления), циркуляры и инструкции низшего уровня и, наконец, внутренние материалы (рекомендации, проекты декретов, межведомственная переписка и политические дискуссии). Наряду со стандартными сборниками советского законодательства, эти источники, как правило, сосредоточены в архивах Совета народных комиссаров (Совнаркома) и его различных комитетов и секретариатов; Министерства торговли и его предшественников, в частности, Комитета продовольственного снабжения (Компрод) (источники за революционный период) и Народного комиссариата снабжения (Наркомснаб) (за период с 1930 по 1934 год), а также Политбюро Коммунистической партии.

B. Информационные и аналитические источники, созданные внутри бюрократического аппарата, включая «материалы», собранные для формирования политики, и отчеты для всех вышеупомянутых ведомств, а также для городских и губернских правительственных учреждений нескольких регионов, выделенных для исследовательских поездок (Москва, Ленинград, Одесса, Рязань и Курск). В эту категорию попали публикации по вопросам торговли времен НЭПа, подготовленные для той или иной структуры, а также отчеты, составленные инспекционными органами (в частности, Рабоче-крестьянской инспекцией до ее расформирования в 1934 году), и многие статьи в советских газетах. Отчеты органов милиции (Прокуратура СССР, ГПУ/НКВД/МВД и послевоенный отдел милиции по борьбе с хищениями социалистической собственности, или ОБХСС) составляют подкатегорию документов этой группы, важную для реконструкции неформальной торговли.

Г. Информационные источники, созданные вне системы: рассказы путешественников, дневники и мемуары, а также промежуточные источники – сводки мнений граждан, выраженных в письмах властям, в газетах, в комментариях на общественных собраниях и в разговорах, записанных тайными агентами милиции и осведомителями.

Д. Уголовные дела о конкретных незаконных сделках – еще один важный источник информации о неофициальной торговле. Многие такие дела фигурируют в отчетах Генеральной прокуратуры и других учреждений высокого уровня, но, в частности, данное исследование опирается на 210 дел из Рязанской области и Москвы (в других местах система регистрации уголовных дел делала их практически невозможными для использования).

Е. Кредитные отчеты «Кредит-бюро», использованные для создания базы данных из 304 частных торговцев времен НЭПа.

Некоторые из этих источников более подробно описаны на сайте: URL: http://darkwing.uoregon.edu/~hessler (дата обращения: 30.10.2021).

Использованные архивные фонды

Астериск указывает на систематическое и широкое использование данного фонда, по сравнению с другими, использованными выборочно. Даты указывают на даты, к которым обращались, опять же, выборочно, если не указан астериск. Сокращения: Ф. = фонд, Оп. = опись, Д. = дело (оно же – Единица хранения), и Л. = листы.

РГАЭ – Российский государственный архив экономики

Ф. 484 Центральный союз потребительских обществ СССР (Центросоюз СССР), 1918–1953 гг.

*Ф. 1562 Центральное статистическое управление (ЦСУ) при Совете Министров СССР

Ф. 1943 Народный комиссариат продовольствия РСФСР (Наркомпрод РСФСР). 1917–1924 гг.

*Ф. 7624 Смешанное акционерное общество по выдаче справок о кредитоспособности «Кредит-бюро», 1922–1931 гг.

Ф. 7733 Министерство