– Человеческое безумие, – снова пожал плечами Веная.

– Наша богиня благодарит тебя, господин мой Веная, и тебя, воительница. Можете на меня рассчитывать. В полнолуние ни один мужчина не обретет здесь того, за чем придет.

Она сложила выкрашенные хной ладони на обнаженной груди и поклонилась. Веная кивнул и вышел. Никаулис последовала за ним. Она обернулась и увидела, что жрица по-прежнему стоит неподвижно под ивой, где они разговаривали.

– Кажется, она здравомыслящая женщина, – заметил Веная по пути к воротам в Рощу. – Если нам повезет, то удастся расстроить планы и царевны, и пророка. Даже не знаю, кого из них мне больше хотелось бы избить. Царю Соломону следовало еще много лет назад изгнать из царства этого ханжу с его заунывными воплями. От пророков всегда одни беды. Самуил, Нафан… Хотя Нафан мог вести себя здраво. Но не Ахия.

– Ахию можно обвинить в чем угодно, но он искренен. Он не лицемерит. Даже если бы я стояла перед ним обнаженная, он лишь отвернулся бы.

Едва произнеся эти слова, Никаулис пожалела о них. Но было уже слишком поздно. Роща разжигала страсть и безумие в сердцах мужчин и женщин.

Веная остановился и коснулся ее руки. Она в упор посмотрела на него.

– Я бы не отвернулся, Никаулис. А ты отвернулась бы от меня?

«Это нечестно, неправильно. Что же ответить?»

– Ты думаешь, это игра? – сказала наконец она. – Я не выигрыш, чтобы за меня бороться, Веная.

Он молчал. Никаулис считала удары сердца, ожидая, пока успокоится кровь.

– Это единственная достойная игра, и ты – единственный достойный выигрыш, Никаулис, – ответил он наконец. – Ты знаешь это. И я знаю. Скажи мне, что еще не поздно воздать хвалу Царице Небесной. Скажи, что еще не поздно завоевать тебя.

Он говорил кроткие слова, но голос его звучал уверенно, словно призывая войска на поле битвы. Даже прося, Веная оставался сильным и твердым, как добрый клинок.

«Я не должна сдаваться. Он из железа, значит, и я должна стать железной». Никаулис посмотрела в его темные глаза. Настойчивый взгляд скрывал мысли – так черный дым заволакивает пламя.

Но теперь пламя вырвалось на свободу. Веная вожделел ее. В его взгляде горело желание, прорываясь жаром сквозь спокойные слова.

– Скажи мне, – повторил он. – Скажи, Никаулис.

И, словно разожженный его вопросом, жар неслышно, как змей, проник ей под кожу, сползая вниз, к бедрам. Хотя она не могла погасить этот огонь, долгий опыт укрощения себя дал ей силы ответить бесстрастно:

– Ты не можешь мной повелевать. – Ее самообладание могло рассеяться в любой момент, как туман. – Что же касается Смеющейся, спроси ее сам, – продолжала она, – тут я тебе не советчица.

– Я повелеваю тобой, а ты мной, – возразил Веная.

И все же он не шелохнулся, не попытался коснуться ее.

– Ты предназначена для меня, Никаулис, а я – для тебя. Я искал тебя всю свою жизнь, воительница.

– Но я не искала тебя.

Эти слова сорвались с ее губ, холодные и резкие. «Как я могла искать тебя, если не знала, что ты нужен мне?»

Веная наконец придвинулся к ней, она сжалась, готовясь дать отпор, и потянулась к своему кинжалу. «Теперь он ведет себя так, как все мужчины, – он алчен и думает лишь о себе».

Таких мужчин легко оттолкнуть и забыть.

– Успокойся, – сказал Веная, накрывая ее руку своей. Его загрубевшая, привыкшая держать оружие рука прикоснулась к ней ласково, как дуновение ветерка. – Никогда в жизни я не принуждал женщину. Думаешь, я начал бы с тебя?

– Попробуй – и пожалеешь.

Никаулис не хотела отдергивать руку. «Это ничего не значит. Ничего», – убеждала она себя.

Несколько долгих мгновений ей казалось, что он не ответит. Но потом его рука соскользнула.

– Попробуй – и познаешь радость, – ответил он.

И, прежде чем она собралась с силами для ответа, он развернулся и пошел по извилистой тропинке к воротам.

Веная ушел, оставив ее в Роще. Никаулис еще долго стояла одна, чувствуя прикосновение его руки, невидимую ласку. Связь…

«Да, связь, – напомнила она себе, – оковы для неразумных женщин». С помощью своих слов Веная пытался повелевать ее разумом. С помощью прикосновений он пытался покорить ее тело. «Нельзя подчинить себе волю женщины без ее согласия». Этот урок Никаулис усвоила еще до того, как у нее начала округляться грудь, до того, как она приобрела силу, чтобы поднять меч или натянуть лук.

Она развернулась и медленно пошла к воротам тем же путем, что и Веная. «Он не сможет меня подчинить. Этот мужчина мастерски владеет мечом и копьем, но меня этим не ослепишь. Меня нельзя завоевать. Я не покорюсь».

У ворот в святилище она остановилась, глядя на изображение улыбающейся богини. Покровительница любви, щедрая и распутная, спорила с обетами амазонок.

– Я не покорюсь, – сказала Никаулис ярко раскрашенному идолу, возвышавшемуся над ней. – Не покорюсь ни Венае, ни тебе, ни даже себе самой.

Произнеся эти слова, она пошла прочь из Рощи. Выйдя из тени деревьев под все еще жаркое полуденное солнце, она услышала за спиной какой-то звук. Шепот листьев, с которыми играл ветерок. Отзвук теплого светлого смеха.

Но не было ни малейшего дуновения. А когда Никаулис быстро обернулась, чтобы застать врасплох насмешливого соглядатая, она увидела лишь ворота, безлюдную тропинку и раскрашенное изображение богини в тени листвы, покрытой золотящейся на солнце пылью.

В тот вечер, лежа на постели перед дверью в спальню царицы, она поняла, что не в силах заснуть. Ей задали загадку, на которую она не могла найти ответа. Ее втянули в поединок, где не было шанса победить. Повернувшись на бок, уставившись в темноту и пытаясь все обдумать, она почувствовала, что не в состоянии сосредоточиться. В тенях ей виделся силуэт Венаи, в ночных шорохах слышался его голос.

Следовало сделать выбор. Выбор между царицей, которой она так верно и долго служила, и мужчиной, которого она знала лишь как достойного противника, равного ей в искусстве владения оружием.

«Он не имеет для меня ни малейшего значения. Не волнует мою кровь». Ложь. Ее сердце знало, что это ложь.

«Я нужна ей». Правда. Царица действительно нуждалась в ней. Но она нуждалась в командире стражи, а не в Никаулис. Любая столь же искусная и опытная женщина могла бы служить царице так же хорошо. Или любой мужчина. Просто обычай требовал, чтобы царицу охраняли именно женщины.

А находить искусных женщин-воительниц с каждым годом становилось все сложнее. Женщин, которые были сами себе хозяйками, которые ездили верхом, сражались в битвах и жили так же свободно, как мужчины. Когда-то амазонки обладали настоящей силой. Они носились по дорогам войны и управляли степным царством, где веял вольный ветер.