Год или два спустя Изабелла встречает хирурга в центре города, на улице, — он выходит из ресторана, а она входит туда, — и, хотя она сразу его узнает и говорит «привет», он лишь вежливо кланяется ей. Поскольку Изабелла в огромных солнечных очках, она их снимает, и все равно он вроде бы ее не узнает.

— Да, — говорит он, улыбаясь смущенно, — да, очень мило снова вас встретить, я… боюсь, что я…

— Но я же Изабелла, — говорит она, — Изабелла Хэллек, неужели вы не помните?

— Изабелла, — медленно произносит он. — Изабелла.

И потом наконец узнает ее: улыбка его становится еще более смущенной.

— Я должен вам объяснить, — извиняясь, говорит он и увлекает Изабеллу в сторонку, чтобы ее спутник не мог их слышать, — я вижу столько лиц, а ваше лицо я не делал — оно не мое.

Куда более идиосинкразичен другой ее любовник — чиновник Агентства по вопросам учений, анализа и маневров при Пентагоне. АУАМ занимается проведением секретных военных маневров и славится своим «интеллектуализмом», но Джебб, любовник Изабеллы, говорит, что он там «ренегат». Он окончил юридический факультет Виргинского университета, уже шесть лет разведен, у него две девочки — десяти и тринадцати лет. Он великолепный стрелок. Иногда он берет с собой Изабеллу попрактиковаться в стрельбе.

Обязанности Джебба в АУАМ неясны, как неясно и то, чем он занимался до поступления в Агентство, но в разговоре он то и дело упоминает крупные и малоизвестные страны Ближнего Востока и Африки. Он явно что-то вроде эксперта — презрительно настроенного эксперта — по «доморощенным розовым террористам коммунистического толка», как он их называет: «метеорологам», «черным пантерам», «Симбиозной армии освобождения», «голубям». Изабелла задает несколько вопросов о «Симбиозной армии освобождения» — из-за Пэтти Херст, но в остальном это ее не очень интересует. То, что «метеорологи» убили кого-то в Висконсине, «черные пантеры» убили нескольких полицейских, а «голуби» взорвали несколько бомб — там убили полицейского, тут человека гражданского, — представляется ей достойным сожаления, и только. Джебб, похоже, знает поразительно много и о баскских партизанах и удивляется тому, что Изабелла ничуть не интересуется Испанией и испанской политикой.

— Испания — это такое «мрачное» место.

— А мне нравится Коста-дель-Соль, — говорит Изабелла.

— Я имею в виду не Коста-дель-Соль, — говорит Джебб, — я имею в виду настоящую Испанию, где солнца вообще нет.

— Я предпочитаю Вашингтон, — безразличным тоном произносит Изабелла. — Я предпочитаю нашу полицию.

Во время одного из их частых выездов на виргинскую природу они идут по полю, и Джебб спрашивает, не хочется ли Изабелле немножко попрактиковаться в стрельбе, и Изабелла из вежливости пылко соглашается, и вскоре она уже смотрит, как этот высокий человек в куртке — человек, которого она едва знает, — насупив густые брови, начинает методично расстреливать черных дроздов с красными подпалинами, живущих на болоте. Он называет черных дроздов «мусором».

Джебб всегда носит пистолет в кобуре под мышкой, даже когда они с Изабеллой встречаются наедине, и, вполне возможно — а возможно, и нет, — еще один лежит у него в машине, в отделении для перчаток. Он называл Изабелле марку своего пистолета, но она забыла. Несмотря на грохот выстрелов, она вдруг обнаруживает, что зевает и стоя спит. Ей вовсе не интересно смотреть, как убивают птиц, и она устремляет взор в испещренное облачками небо и опять — словно сквозь дымку — видит, как советский парашютист смело прыгает из своего самолета. Она не содрогается и не пытается прогнать видение: подавление эмоций не входит в стратегию Изабеллы, — но она с удовлетворением отмечает, что теперь этот парашютист почти ничего для нее не значит.

Собственно, по-настоящему она ведь никогда не была любовницей Ника Мартенса. Она никогда не видела его без одежды.

Следовательно, его тело остается для нее священным.

Существует Изабелла Хэллек, которая навсегда влюблена в Ника Мартенса, и существует Изабелла Хэллек, которая навсегда остается матерью двоих детей. Это факт, простая констатация. С одной стороны, она всегда остается Изабеллой Хэллек, бесспорно пленницей своей плоти, а с другой — она вырывается из этого плена, плывет, увлекаемая течением, зевает и стоя спит и думает о другом; она многое забывает.

Держать Ника Мартенса в своих объятиях… Действительно держать… раствориться в нем… пожертвовать своим одиночеством, чтобы разделить с ним его одиночество, — вот это был бы риск, вот это добыча!

А ведь это все еще может произойти, лениво думает она. Если она когда-нибудь заметит, что Ник всерьез увлекся другой женщиной.

Джебб видит, что она куда-то унеслась мыслью, и шутки ради стреляет поверх ее головы — на безопасном расстоянии в два-три ярда. Изабелла заставляет себя рассмеяться — она ведь при всех обстоятельствах умеет держать себя в руках, — но вскоре порывает с Джеббом, а однажды вечером, когда генерал Кемп просто заезжает к ней выпить перед сном, она рассказывает ему об очень странном, очень непрофессиональном поведении сотрудника Пентагона, который «встречается» с одной ее приятельницей. Генерал Кемп выслушивает ее и говорит:

— Его фамилия, пожалуйста.

Мори Хэллек перерывает карманы в поисках ключей от машины. Затем в спальне перерывает одежду. Ищет среди бумаг и мелкой монеты на письменном столе.

Мори Хэллек лихорадочно листает Библию. Он исповедует странную веру без Бога — верит, что может услышать некий глас, просто слово. Слишком поздно?

Некий знак. Он ждет. Некий голос. Он ожидает. Тот самый голос, который отец де Монье услышал много лет назад в сельской церкви в Квебеке. Ты станешь священником.

Но вокруг тишина.

Десятилетиями.

На ней было платье в красный горошек, она плакала в его объятиях, эгоистичная и обезоруживающая своей беспомощностью, как малое дитя. То, что она утверждала потом, — все это ложь, она действительно его любила. В их брачную ночь она закрутила свои блестящие светлые волосы вокруг головы и смотрела на него сквозь спустившуюся прядь — кокетливая, стесняющаяся, быть может, чуточку испуганная, шептала: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я тебя недостойна, не надо было тебе жениться на мне… Но я постараюсь».

Тишина.

Он взял с собой из дома на Рёккен-плейс всего четыре или пять книг: Библию, антологию поэзии двадцатого века, исследование американо-арабских отношений, написанное бывшим сотрудником ЦРУ, другом Джозефа Хэллека, томик пьес Эсхила, хотя он и не в состоянии их читать: Эсхил требует чрезвычайной сосредоточенности и большого мужества.

Когда тебя отделяет от смерти всего пол-оборота Земли вокруг Солнца, слишком поздно для таких книг, считает он, поздно набираться поддельной «мудрости». Он пытается аккуратно сложить их на дешевеньком кофейном столике.