Надо отдать ему должное, Изот первым бросился к принцу. Приподнял его за плечи, заглядывая в глаза, а потом почему-то — вместо того чтобы запрокинуть голову и тем остановить кровь — принялся бить по щекам. Как ни странно, это помогло. Марк шагнул вперёд, склонился, касаясь пальцами лба принца, тронул Изота за плечо, глазами указывая на подбегающего уже лекаря. Изот бережно опустил князя на пол. Стянул собственный камзол, подложил тому под голову. Я усмехнулся. Король сбил спесь со своего поверенного. И помрачнел, вспомнив, что скоро сам предстану пред его светлые водянистые очи.

Когда Николая понесли мимо, я усомнился в том, что причиной припадка стали слабые сосуды, как решил было поначалу. Николай был бледен и закатывал глаза. Шептал что-то вроде «мой сын, мой сын». Его всего трясло. Я искренне понадеялся, что местные болезни не слишком заразны, а мой иммунитет — достаточно крепок.

Что дела мои плохи, я понял, когда мимо прошёл вдруг Вадимир — без камзола, в одной рубахе, с повязкой, охватывающей грудь, — а за ним проковылял измученный белгрский монах. А когда в залу на полусогнутых — так тяжела была вырезанная, должно быть, из целого ствола векового дуба колода — вошли два крепких мускулистых парня в ничуть не изменившихся за сотни лет костюмах палачей… А следом явился громила с тяжеленным топором, зачехлённым чёрною материей…

Алан вперился в меня так, что я почувствовал его взгляд. Он торжествовал, наконец. Торжествовала сама справедливость. Моя робкая надежда на то, что Вадимир отличился в бою, а плаха предназначалась монаху, погасла, не успев разгореться. Хотелось бы верить, что я действительно нужен королю. Иначе меня ждала незавидная участь.

Водрузив колоду ровно посреди зала, пыточных дел мастера принялись раскладывать прочие свои инструменты. Опускались на колени, раскрывая принесённые с собой сундучки. Выдвигая вложенные отделения. Палач расчехлил секиру и, походя, с одного замаха, вогнал её в плаху.

Та не успела ещё рассохнуться. Ллерий слыхал, будто матушка охотно казнила дворян, предпочитая держать знать в узде, и ещё охотнее — приближала к себе таких вот, как этот стоящий перед ним капитан. Его главнокомандующий Марк сам, своим указом назначил крестьянского сына в дворцовую охрану, нарушив тем самым негласную традицию, по которой гвардейцем — элитой Далионской армии — мог стать лишь человек благородного происхождения. Капитан стоял настолько прямо, насколько ему позволяли скрученные за спиной руки. Смотрел без вызова. Просто устало. Безразлично. Но Ллерий хорошо помнил радость в его взгляде. Тогда, ночью, в личных покоях Изота. Радость и предвкушение. Его секретарь и поверенный уже развернул своих ищеек, направив их по новому следу — расследовать заговор, готовившийся в столице. Изот, который долгие годы обеспечивал его личную безопасность, давал такие разумные, ценные советы, помогал избегать политических дрязг, проворонил ни много ни мало — переворот. Ллерий был зол на него за это.

Следовало бы допросить сперва страта, но припадок Николая, пришедшийся так некстати, нарушил монаршие планы. Ллерий почувствовал вдруг, что рад этому. Монах подождёт.

Всю свою сознательную жизнь он прожил в страхе. Воспоминания о казни Орланда, на которой он — тогда ещё малолетний ребёнок — не присутствовал сам, но о которой слышал столько, что вымысел казался страшнее реальности… эти воспоминания преследовали его. Ночными кошмарами. Потными ладонями редких придворных, проезжавших всегда скорее мимо его поместья, боявшихся лишний раз увидеть опального принца, перемолвиться с ним лишним словцом. Замиранием сердца при виде гвардейских мундиров на улицах маленького провинциального городка, где он гостил часто. Он устал жить в этом страхе. И стал слишком беспечен, когда забыл, наконец, о нём.

Он смотрел в спокойные карие глаза, глядящие без насмешки, без торжества, но и без унижения побеждённого перед победителем, и понимал: он не хочет знать, что двигало этим человеком, что заставило его желать смерти своему королю. Ллерий просто хотел его убить. Увидеть, как опустится карающая секира палача, как голова покатится прочь от тела, как то останется стоять на коленях, пока кровь не перестанет фонтанировать из перерубленных артерий и подмастерья не оттащат его прочь.

Это было всё, чего он хотел. И он хотел всего этого как можно скорее.

— Капитан Вадимир, — начал Ллерий, спеша предупредить Марка, который схватил уже за плечо, потащил к трону страта. — Вы знаете, в чём вас обвиняют?

Грустная улыбка тронула губы капитана.

— Да, ваше величество. Я…

Ллерий повёл рукой, обрывая дальнейшие объяснения Вадимира, и тот замолчал послушно. Склонил голову. Марк, Изот и он сам — больше никто из присутствовавших здесь не знал о заговоре. Может, и к лучшему потерял сознание князь Николай…

— Вы признаёте себя виновным в преступлении против короля и короны?

— Да, — ответил капитан глухо.

— Это всё, что я хотел знать, — сказал Ллерий, посмотрев на Марка. — Казнить.

Главнокомандующий помедлил секунду, но обернулся к караулу, кивнул коротко.

Заломив связанные за спиной руки вверх, заставив тем самым согнуться, низко опустив голову, они потащили капитана к колоде, установленной в центре залы, прямо под ярко горящей люстрой. Ллерий мог различить потёки на округлых деревянных боках. Когда Вадимира тащили мимо, страт отшатнулся удивлённо. Взгляд его заметался между королём, капитаном и Марком. А потом в глубине его родилось понимание.

«Ничего, — подумал Ллерий. — Ты тоже умрёшь сегодня. Не так быстро, но так же верно». Он не хотел, чтобы хоть кто-нибудь в Белгре знал, какое невероятное совпадение событий, каждое из которых вело к концу королевства и его собственной кончине, спасло Далион этой ночью.

Ворон сидел так тихо, что его можно было бы принять за украшение на этой огромной чёрной люстре. Когда птица посмотрела на него, Рато подмигнул ей. И ворон отпрыгнул назад по широкому ободу, усеянному гнёздами для свечей. «Не опали крылья, Лучший друг висельника», — подумал Рато, направляя посыл ворону, зная, что и Горбун услышит его. Птица отпрянула ещё.

Сверху на них глядела Эдель. Молча, но многообещающе. Он спустился ещё на одно кольцо многоярусной люстры, надеясь сманить её вниз. Она замерла, стиснув от ярости впившиеся в балки пальцы, а потом осторожно взялась за одну из цепей, поддерживавших тяжёлую конструкцию. Тихонько посмеиваясь, он вновь переключил своё внимание на то, что творилось прямо под ним. Отсюда, сверху хорошо был виден круг, прорисованный резцом каменщика прямо в полу. Его внешний окоём задевал краем ступени, ведущие к королевскому трону. По ободу его тянулась надпись на древнем наречии, а в центре должен был быть вырезан герб Далиона — Единорог и Грифон держат щит, на котором сгорает в ярком пламени Феникс. Сила. Чистота. Вечность. Сейчас его закрывала огромная тёмная колода, покрытая многочисленными чёрными потёками. Застарелыми, въевшимися в самую плоть дерева.

Капитан Вадимир — главный зачинщик переворота — готовился к встрече со смертью. Рато не стал, любопытствуя, лезть в его мысли, как это делала некогда Топь. Он понимал теперь то, чего Топь не смогла бы понять и за миллион лет.