Она плотно прижалась к Семенычу, губами касаясь его губ, и смотрела на его открытые глаза, в которых слабо отражался скудный лунный свет, падающий в крошечное окошко. Шевелиться из-за возможного скрипа топчана и из-за его недостаточной ширины на двоих – не хотелось. Но лежать, ожидая, как расслабленное после бани тело переходит в состояние предсонного покоя, ленивой неги; ощущать и желать, не двигаясь, друг друга; слышать еле уловимый мерный шелест листьев за окошком и бормотание неугомонного Петра во сне где-то за стенкой – было необычайно приятно.

Семеныч закрыл глаза: слабый свет из двух точек мгновенно пропал. Она подумала, что он заснул, и чуть шевельнула губами. В ответ Семеныч напряг пальцы рук, обнимавшие Ее.

«Не спит», – поняла Она.

Еле слышно прошептала:

– Я так люблю тебя, что мира…

– Не существует без тебя, – почти беззвучно закончил Семеныч, прижимая губы к Ее губам еще плотнее.

Семеныч не спал. Неразборчивые образы под закрытыми веками текли мимо него бурлящим потоком.

…Кошка, как явное потустроннее существо. Она, появившаяся в день пропажи Катенка и так на нее похожая. Исчезновение людей. Ребенок, подобный демону. Призрак инженера. Ее двойник. Мертвый Меркури. Доместик. Падение вертолета. Чудовищные дни в клинике. Ее выздоровление. Ее слова, приобретающие реальное отображение в будущем: «Форс-мажорных… Несчастных два дня… Жизненный… Не будет она смотреть…»

«Что-то произошло, когда я подобрал кошку – несомненно. Но что? Вскрылась не поддающаяся осознанию и управлению сила? А у кого? У меня или у Нее? Или эта сила едина, а мы, как замыкающие цепь контакты: плюс и минус? Зачем мы встретили эту женщину и лежим в ее доме, рядом с неизлечимо больным ребенком? Так ли случайно все, что происходит? Мы что-то можем сделать? А Она? Она может?» – Семеныч невольно вздрогнул от перенапряжения.

– Не спишь?

– Костя стонет, – прошептал в ответ Семеныч.

– Это ветер в щелях. В комнате Костика тихо.

– Нет, я слышу, что это он. Я подойду к нему.

– Ладно, иди, – разрешая, сказала Она через паузу. Семеныч и на эту интонацию обратил внимание. – Осторожнее поднимайся, перепугаешь детей. Нехорошо ночью по чужому дому бродить.

Семеныч встал со скрипучего топчана. Убедившись, что новых звуков в спящем доме не возникло, он стал неслышно продвигаться в комнату Кости. Спроси сейчас Семеныча, зачем ему понадобилось туда – вряд ли он смог бы ответить. Скорее всего, не разум толкал Семеныча к больному мальчику, привязанному простынями к постели.

Семеныч не знал, что Она на цыпочках идет за ним. Ей удавалось повторять за ним движения так, что он слышал только свои. Поэтому, когда у него за спиной прикрылась дверь, а Ее рука коснулась его запястья, Семенычу стоило больших трудов не отпрянуть от неожиданности.

«Я вижу свет».

«И я вижу», – подтвердила Она.

Они не произносили слов, но понимали друг друга.

Света в комнате быть не могло. Окошка в помещении не было, а свечка не горела. Они приблизились к изголовью кровати. Мальчик, действительно, не спал. Рассеянное лучистое свечение из двух источников просачивалось вверх. Слабый голубоватый свет, мерцая, почти непрерывным потоком шел к потолку.

…Вечером Костю они увидели лишь раз, когда мать несла его в баню. По очертаниям простыни, в которую мальчик был завернут; по легкости, с которой держала его женщина на руках – можно было судить о чрезвычайной худобе Кости. Его лицо увидели мельком: неестественно перекошенный набок рот, расширенные зрачки, впалые бледные щеки – и тогда они поспешно отвернулись к Тае, которая щебетала о том, что любит рисовать не карандашами, а красками…

Семеныч сделал еще шаг к постели. Это была не ошибка – лучистое сияние источалось глазами мальчика. Зрачки его походили на бездонную пропасть, в глубине которой пульсировал необыкновенный жемчужный свет.

Она склонилась над мальчиком, и Семеныч застыл: мерцающие потоки тонкого и бледного излучения из глаз Кости внезапно поменяли свое направление. Она, опустив взгляд, точно захватила их, и теперь перламутровые лучи входили прямо в Ее глаза, поглощаясь ими.

По телу мальчика прошла дрожь, а голову он запрокинул назад, словно Она, исходящим из глаз Кости светом, как нитями, крепко привязала его за голову, заставив смотреть только на Нее. Импульсивные толчки начались под грудной клеткой Кости и распространялись по туловищу, убыстрялись в темпе и нарастали в силе. Их амплитуда медленно, но верно увеличивалась.

Семеныч приложил свои ладони к груди мальчика, желая придержать Костю в припадке.

«Я хочу ему помочь, – что делать дальше Семеныч не понимал, но рук не убирал. Его пальцы ощущали внутренние судороги Костика, его прижатые к туловищу худые руки, его тонкие ребра под тканью, его сердце, которое не билось, а будто неравномерно и дико переворачивалось. Отчаянием мысль прозвучала снова: – Я хочу ему помочь! Или ты помоги. Ты…»

Костя запрокинул голову сильнее, а сам вытянулся по струнке и тут же резко выгнулся дугой, опираясь на макушку и пятки. Семеныч никак не мог прижать его спиной к поверхности постели, да и удержать его с каждой минутой становилось все труднее. Мальчишка был сильнее.

Семеныч успел испугаться и на секунду засомневался, не позвать ли задержавшуюся в бане мать Кости. В следующее мгновение руки Семеныча от мальчика стало что-то отталкивать. По ощущениям в ладонях, которые приподнялись над телом, между Костиком и руками Семеныча образовывается плотный воздух, который и отодвигает руки Семеныча вверх.

Ладони Семеныча, так хорошо державшие мальчишку вначале, уже не касались Кости. Очень медленно Семеныч старался уменьшить расстояние между своими руками и грудной клеткой Кости, словно вдавливал обратно эту воздушную субстанцию, которая повторяла контуры туловища мальчика и, набирая мощь, начинала расширяться. Семенычу показалось, что этот воздух грозится в итоге разорваться, возмущенно оттолкнув все от себя. Лоб Семеныча покрылся испариной, плечи от напряжения свело, а в мыщцах появилась нечеловеческая сила.

Пальцы Семеныча прижимали плотное облако к Косте, но начинали проходить сквозь, проваливаясь…

С большими усилиями образовавшееся воздушное пространство стало сдаваться. Словно оно не хотело впускать ладони Семеныча в себя и только поэтому стало недовольно собираться под ними. Как пена, которую трудно сжать, воздушная субстанция, тем не менее, устремилась обратно.

А Она глазами, как магнитом, собирала выходящий свет. Казалось, Она теперь не сможет оторвать своего взгляда от глаз Костика. Лучи света заискрились алмазным песком, и цвет их стал ярче. Семеныч не успел подумать о том, что происходящее может быть опасным для него, но за Нее стало страшно. На миг подумалось, что свечение больше не отпустит Ее и, мало того, способно втянуть в себя. И если Семеныча отталкивало от Кости, то Ее притягивало. Голова Ее опускалась все ближе и ближе к лицу мальчика. Рот Кости приоткрылся, пытаясь ухватить воздух. Из груди вырвался хрип.