Выходит, несмотря на все трудности и препятствия, я исполнила свой долг. Мои дети выучились, вышли во взрослую жизнь и преуспевали.

Я была опустошена, не видела цели своего существования. Так я прежде себя чувствовала после школьных экзаменов. Казалось, что в жизни для меня не осталось дела. Я усерднее прежнего благодарила Бога, страшась, как бы он не счел меня неблагодарной и не покарал. И я утешала себя мыслью, что время еще есть, Ширин еще целый год проживет дома. Но темные тучи старости и одиночества сгущались, отбрасывая свою длинную тень уже в настоящее.

Приближался день, когда Ширин предстояло уехать в Канаду, и я все более печалилась и грустила. Я боролась с излишней привязанностью к своим детям: не хотелось бы льнуть к ним докучливой старушкой и требовать постоянной заботы. Я стала “выходить в свет”, расширила круг знакомств, искала новые способы заполнить досуг, которого становилось все больше. Но в моем возрасте не так-то просто найти новых друзей, а с родственниками я близких отношений не поддерживала. Матушка совсем одряхлела и жила теперь с Махмудом. Погостить у нас несколько дней она отказывалась, а я не желала идти к Махмуду, соответственно, мы с ней почти не виделись. Постарела и госпожа Парвин, она уже не была такой подвижной и деятельной, как раньше, и все же оставалась единственным человеком, на которого я могла рассчитывать в любых обстоятельствах. Фаати грустила с тех пор, как Фирузе вышла замуж и уехала из страны. Прежняя наша близость с сестрой исчезла: невольно она винила меня и мою семью за то, что ей пришлось расстаться с дочерью. Я регулярно встречалась с женщинами с прежней работы и с господином Заргаром иногда тоже. Он снова женился и вроде бы счастливо.

Тревожные мысли отступали только тогда, когда в Тегеран приезжала Парванэ. С ней мы болтали и смеялись, отправлялись в путешествие в счастливые дни нашей юности. В тот год болела ее мать, и Парванэ проводила в стране больше времени, чем обычно.

– Когда Ширин уедет, ты могла бы сдать квартиру и жить по очереди у каждого из детей, – советовала она.

– Ни в коем случае! Не хочу лишаться независимости и самоуважения, и зачем мне вторгаться в жизнь детей? Давно уже не принято ютиться по три поколения в одном доме.

– Вторгаться? Они должны быть счастливы и благодарны! – фыркала она. – Дай им шанс отплатить тебе за тяжкую работу.

– Перестань! Ты прямо как моя бабушка. Она говаривала: “Растить мальчиков – все равно что жарить баклажаны: уходит много масла, но потом они это масло отдают”. Я из своих детей масло жать не собираюсь. Все, что я делала, я делала для себя, исполняла свой долг. Они мне ничего не должны. И к тому же я в самом деле дорожу возможностью жить независимо.

– Что такое жить независимо? – спорила она. – Ты будешь сидеть дома одна, а они смогут спокойно и с чистой совестью забыть о тебе?

– Глупости, – сказала я. – Все революции начинаются с требования независимости. Почему же я должна отказаться от своего права?

– Ох, Масум, как быстро пролетели годы, вот и дети уже выросли! – вздохнула Парванэ. – Чудесные были годы – хотела бы я их вернуть.

– Нет! – вскричала я. – Ни часа не хотела бы вернуть. Благодарение Аллаху, эти годы миновали. И хотелось бы надеяться, что оставшиеся годы не затянутся.

Настало жаркое лето. Я готовила приданое Ширин, и мы с Парванэ часто ходили по магазинам или находили другой предлог, чтобы провести день вместе. Однажды особенно душным днем я прилегла, но меня разбудил неожиданный напористый звонок в дверь. Я подошла к домофону и спросила, кто там.

– Это я. Открывай поживее!

– Парванэ? Что случилось? Мы же договаривались встретиться сегодня попозже.

– Ты откроешь дверь, или я ее взломаю! – заверещала она.

Я нажала на кнопку, дверь открылась, моя подруга вихрем взлетела на первый этаж. Лицо ее разгорелось, на лбу и на верхней губе бисерины пота.

– Что случилось? – повторила я. – Что такое?

– Дай мне войти!

В растерянности я отступила, пропуская Парванэ в квартиру. Она сорвала с головы платок, распахнула чадру и рухнула на диван.

– Воды, холодной воды! – простонала она.

Я поспешно принесла стакан и подала ей.

– Чуть позже дам тебе шербет, – пообещала я. – А теперь рассказывай, что случилось, пока я не померла от любопытства.

– Угадай! Угадай, кого я сегодня видела!

Я почувствовала, как сердце камнем рухнуло на пол, а грудь опустела. Я угадала сразу. Ее поведение, ее волнение – я уже видела это тридцать с лишним лет тому назад.

– Саида! – задохнулась я.

– Ведьма! Откуда ты знаешь?

Мы вновь превратились в двух девочек-подростков, перешептывавшихся на верхнем этаже в доме моего отца. Сердце у меня заколотилось, в точности как тогда, и Парванэ, в точности как тогда, ликовала и места себе не находила.

– Рассказывай! Где ты его видела? Что с ним? Как он выглядит?

– Погоди! Не все сразу. Я ходила в аптеку за лекарствами для мамы. Аптекарь уже знает меня. У него был гость, они вместе стояли за прилавком, и лица того человека я не видела, он был ко мне спиной, но голос показался знакомым, и что-то притягательное в волосах, в фигуре – мне хотелось заглянуть ему в лицо. Помощник выдал мне лекарство, но я же не могла уйти, не разглядев того мужчину. Я подошла к прилавку и заговорила со своим аптекарем:

– Здравствуйте, доктор! Все ли у вас благополучно? Сколько таблеток снотворного можно принимать в день?

Глупейший вопрос, конечно! Но таким образом я вынудила загадочного посетителя обернуться и поглядеть на меня. О, Масум, это был он. Ты себе вообразить не можешь, что я почувствовала! Как я была ошеломлена!

– И он тебя узнал?

– Узнал, благослови его Аллах! Умничка! После стольких лет узнал, несмотря на платок, чадру и крашеные волосы. Ясное дело, сначала он запнулся, но я сняла солнечные очки и улыбнулась ему, чтобы он мог хорошенько меня разглядеть.

– Вы с ним говорили?

– Разумеется, говорили! Или ты думаешь, я по-прежнему боюсь твоих братьев?

– Как он выглядит? Сильно постарел?

– Виски совсем седые, остальное – соль с перцем. Он носит пенсне – а в ту пору очков не носил, верно?

– Нет, не носил.

– Конечно, годы сказываются, но в целом он не очень изменился, – продолжала Парванэ. – Особенно глаза – глаза все те же.

– Что он сказал?

– Обычные приветствия. Первым делом спросил о моем отце. Я сказала, что отец давно умер. Он принес соболезнования. А потом я нахально спросила: “Так где вы теперь живете? Чем занимаетесь?” Он ответил: “Я довольно долго жил в Америке”. И я: “То есть вы уехали из Ирана?” Он ответил: “Да, уехал, но несколько лет назад вернулся и теперь работаю здесь”. Я не знала, как подступиться с вопросом, женат ли он, есть ли у него дети. Спросила, как поживает его семья. Он глянул с недоумением, и я быстро пояснила: “Ваша мать и сестры”. Он сказал: “Матушка, к сожалению, умерла двадцать лет назад. Сестры вышли замуж, у них своя жизнь. Теперь, когда я в Иране и одинок, мы с ними чаще видимся”. Я насторожила уши. Отличная возможность все выяснить. “Одинок?” – переспросила я. Он сказал: “Да, моя семья осталась в Америке. Что поделать? Дети выросли там, привыкли к той жизни, и жена не захотела уезжать от них”. Ну вот, я получила довольно сведений, и было бы грубо приставать к нему еще и еще, так что я сказала: “Как удачно, что мы встретились! Запишите мой телефон. Если у вас найдется время, буду рада снова повидаться”.