Ты или числишься в командировке или в резерве командования. Как это оформлено там, у вас в России? Командование части, где ты служил, давно потеряло тебя из виду и повлиять, наверное, не способно… Я ведь не знаю ваших служебных порядков…

Она не сказала: «Там, у вас, я бессильна», но и не сказанное само собой подразумевалось.

— Перед тем, как станешь мне отвечать, — то тонким голоском, то чуть хрипловато, с затаённым волнением продолжала Акико, — послушаем и вспомним…

Она включила компьютер на воспроизведение. Джоди связалась с видеоархивом в доме и вывела на миниатюрный дисплей карманного компьютера картинку.

«… где встретиться, как не в загородной резиденции, потому что тут же растреплют в эфире, кто и во сколько прилетел или вошёл к президенту, — прохаживаясь по гостиной и приглаживая влажные после душа волосы, рассказывал Миддлуотер. — Президент принял меня позавчера. Он был одет свободно, привычно, комфортно, по-домашнему. Старый любимый вязаный джемпер, мягкие туфли, гаванская сигара. На публике он не показывается с сигарой. Под настольной лампой отложенный с моим приходом его любимый роман Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби», который можно читать всеми поколениями не только американской семьи, почти как Библию.

По-моему, наш президент с любимым романом в руках просто думает.

Напомню, что по одному из своих пяти или больше образований президент — психолог, а по другому — философ. Его любимый конёк: теории разума, неофрейдизм, ницшеанство, всякие комплексы и тому подобное. От него я услыхал немало интересного, чего не пришлось услышать даже от Акико-сан, хотя при моем назначении он сразу потребовал, чтобы я досконально разбирался во всём, что связано с происходящим здесь, у вас».

Спокойная и уверенная в записи манера Джеймса держаться и говорить диссонировала со сложившейся за нашим садовым столом тревожной атмосферой.

«…Помнится, ты математик, Джим? — Мне показалось, жестом предложив мне занять кресло напротив себя, президент задал такой вопрос для установления доверительности и, к тому, располагающе улыбнулся. — Тогда ты знаешь, что в математике ничего сложного нет. Она вся состоит из двух классов понятий: номинаторов, то есть объектов или обозначений, над которыми производятся действия, и операторов, то есть правил этих действий. По существу, математика — это сплошная фикция, своего рода иллюзия. Никаких цифр или чисел в природе нет. Они придуманы, чтобы побольше запутывать дело. Ведь ещё самый принципиальный из австрийцев Гёдель доказал своими теоремами о неполноте, что не существует такой полной формальной теории, где были бы доказуемы все истинные теоремы обыкновенной арифметики.

Я понимающе улыбнулся президенту.

— Потому блаженны те, — продолжал президент серьёзно, — кто на вопрос: «Сколько будет два плюс два?» честно отвечают: «Не знаю». Остальные, я полагаю, лукавят. Или не ведают о своем незнании. Я хочу теперь, Джим, чтобы ты честно рассказал мне, как сейчас дела у этого пострадавшего русского парня, и не нуждается ли в нашей помощи твоя знакомая умница-японка? Не говори сложно, ведь математика для высшего математика проста.

«Неужели он помнит, о чём я докладывал ему на прошлой неделе, — думал я, — и сравнивает с моими сегодняшними данными? Карманным компьютером он не пользуется принципиально, но поощряет всех окружающих. Какая память! Поразительный человек… И насколько всегда занят, за прошедшее лето даже не загорел».

Постарался доложить самое существенное. Президент слушал меня сидя в кресле, свободно уложив на подлокотники кисти рук и полуприкрыв глаза».

За столом, с хрустальным бокалом в руках, непринужденно разбалтывая в виски лёд, Миддлуотер продолжал:

«Президент сказал:

— Я очень люблю шахматы. (Миддлуотер улыбнулся: «Как будто на свете есть то, чего он не любит, при его профессии политика»). Играть приходится сейчас редко, потому что мне свойственно думать неторопливо. Немецкий гроссмейстер Эммануил Ласкер как-то написал о том, что созидать приходится трудным путем усилий и борьбы. Ошибки на этом пути бывают, потому что не всегда сразу удается уловить правильное направление. «Человек склонен скорее поддаваться предрассудкам и предубеждениям, чем разуму и тщательно взвешенному суждению». Так сказал не Заратустра, это сказал Ласкер.

То, что делает ваша чудесная умная японка, скорее, продиктовано даже не разумом, а чем-то более одухотворённым, таким, что над ним возвышается. Как сказал Беркинг, где было общество, там стала культура. Вероятно, она — разумный представитель этой новой культуры. Я молился, чтобы Господь даровал ей верный успех.

Возвращаясь к шахматам, — продолжал президент, — я думаю и о той ошибке, которую часто совершают, думая, что жизнь состоит из эпизодов, подобных шахматной партии. Я ухожу от подобной модели. И потому стараюсь руководствоваться той дебютной идеей, которая напоминает мне, когда я гляжу на шахматную доску и расставленные на ней фигуры, что в действительности противоборствующие короли, подстрекаемые двором, могут быть кузенами, как, например, английский король, последние германский кайзер и русский царь, с запутанными по-родственному притязаниями и позавчерашними обидами, что ладья может оказаться неудовлетворённым своим уделом великим князем или наследным принцем, а конь способен повести себя в жизни, как лукавый Яго по отношению к своему бесхитростному патрону Отелло.

Полагаю, Джим, со школьной скамьи у любого из нас, стоит взглянуть на политическую карту мира, непроизвольно возникают чувства симпатии или антипатии к тем или иным странам. Однажды я подумал, что если взять и стереть границы и названия государств и предоставить людям заново распределить между собой освободившиеся материки, они сформируют новые человеческие сообщества в привычном виде и с теми же опостылевшими свойствами. Они даже займут примерно те же присущие упразднённым формациям территории. Потому что их вожди всего лишь тоже люди, которые используют ту же доску, расставят фигурки и будут их двигать лишь известными им способами, вряд ли изобретая что-нибудь новое и опровергая Экклезиаста.

Лидирующие страны примутся тягаться между собой, а остальные станут искать, как подороже продаться имущим. Самые нетерпеливые из них, соревнуясь, отдадутся бесплатно в надежде, что это не будет забыто, и им достанутся хотя бы крошки со стряхиваемой скатерти.

Одна и та же мысль, одна и та же идея, согласись, Джим, воспринимается всеми по-разному, в зависимости, в первую очередь, от личных качеств слоя, управляющего тем или иным народом. И с разной степенью умения идея будет воплощена. Мы не вправе прямо упрекнуть неудачников в робости, лености или невежестве, это будет не по-христиански. Но когда обнаруживается, что в своём движении они оказались не там и пришли не к тем результатам, это маленькое структурное уточнение позволит определить причину неуспеха. Схема нашей реакции проста: диагноз, затем счёт к оплате. Проявленное к ним милосердие, тоже имеющее известную цену. Поэтому лучше пусть отдаются как горячо влюбленные в