преимущественно тем купечеством, которое торговало в городских рядах на Красной площади. Здесь были также большие и малые особняки, но стиля ompire в этой стороне не замечалось; не было, конечно, и никаких гербов на фронтонах. Парадные входы в дома были по большей части построены во дворе, причем ворота не держались открытыми, как в иных дворянских усадьбах. Особенно крепко запирались ворота на ночь. В этой купеческой части города в мое время царствовали старинные патриархальные нравы и долго держалась твердость семейного уклада. Когда глава семьи «сам» или «тятенька» возвращался домой из лавки в городских рядах, он требовал, чтобы вся семья собиралась на ранний ужин под его председательством. Затем ворота тщательно запирались, ключи приносились на ночь дворником «самому», и только уже особенно сметливым и ловким молодым купеческим сынкам удавалось закатиться на ночь кутить в какое-либо увеселительное место, каких было немало, для чего надо было, как по крайней мере тогда рассказывали, пролезть под воротами, если это пространство от земли до нижнего края воротин по особому союзному договору с дворником не было заложено доскою, называвшейся «подворотней». Разумеется, что и возвращение в родительский дом под утро совершалось таким же порядком.

Третья обширная часть города от Каретного ряда и до Москвы-реки была населена мелким купечеством, мещанством, ремесленным и прочим мелким людом. Хорошо известен тип маленького мещанского домика, какие во множестве можно видеть по окраинам губернских и во всех наших уездных городах: деревянное одноэтажное строение с более или менее обширным двором, с садиком. Однообразна и внутренняя обстановка такого жилища. Кисейные занавески и горшки с геранью на окнах, иконы с теплющимися лампадами в переднем углу, с комодом, покрытым белой вязаной салфеткой, с шкапчиком, где за стеклом стоит незатейливая посуда, среди которой непременно виднеется раззолоченная чашка с надписью: «В день ангела».

Как бы продолжая традиции профессиональных «сотен» и «слобод» Московского посада XVI и XVII вв., некоторые местности города отличались профессиональным характером своего населения. Так, московские извозчики жили в пригородных слободах, на особых извозчичьих дворах, имевших приспособления для извозчичьих экипажей и лошадей. Такова, например, Дорогомиловская слобода, и в старое время бывшая ямскою. Масса студенчества, в особенности приезжего в столицу из провинции, ютилась по комнатам, нанимаемым у промышлявших сдачею таких комнат квартирных хозяек в местности Патриаршего пруда, Большой и Малой Бронной, Большого и Малого Козихинских переулков между Спиридоновкой и Тверской.* Местность эта носила тогда название Латинского квартала в подражение парижскому кварталу, где сосредоточены высшие учебные заведения. Здесь можно было часто встретить студентов, в 70-х годах — в широкополых шляпах, с длинными волосами, с неизбежным пледом на плечах, восполнявшим недостаток тепла от носимого зимою осеннего пальто, и непременно с толстенною дубиною в руках, с половины 80-х и в 90-х годах — в форменных сюртуках или тужурках, в фуражках с синими околышками. Фуражки эти до такой степени пришлись, по-видимому, по вкусу студенческой молодежи, что почему-то продолжают носиться и теперь еще, когда давно уже сброшена студенческая форма. По вечерам и до поздней ночи эти улицы оглашались веселыми студенческими песнями загулявшего юношества, возвращавшегося из пивных и приспособленных к студенческим потребностям небольших ресторанчиков по Тверскому бульвару. В этих песнях можно было слышать упоминание об Иване Богослове* — патрональном храме этой студенческой слободы, подобно тому как и каждая профессиональная слобода в XVII в. имела свой патрональный храм.

С 90-х годов прошлого века это сословное разделение Москвы стало нарушаться. Появились крупные миллионные капиталы, а с тем вместе купеческие особняки стали основываться в дворянской части города, сооружаемые видными архитекторами по затейливым планам. Так стали появляться дворцы Морозовых на Воздвиженке, на Спиридоновке, на Смоленском бульваре. С другой стороны, и прежние барские усадьбы стали переходить в руки коммерсантов-миллионеров. Совершалось сближение сословий, не ограничившееся только соседством домов. С прогрессом капитала вырастало новое поколение купечества: культурные, получавшие воспитание под руководством иностранных гувернеров, заканчивавшие образование за границею, отлично говорившие на иностранных языках и мало чем отличавшиеся по внешней обстановке жизни от крупного барства, разве только тем, что барство в такой обстановке исстари выросло, а высокое купечество ее наново вокруг себя заводило. Это новое московское купечество 90-х годов нашло себе верное изображение в многочисленных бытовых романах Боборыкина.

Общий внешний вид города в 70-х годах прошлого столетия был значительно иной. Прежде всего по соотношению между материалами для построек. Дерево еще преобладало над камнем. Москва тогда была еще преимущественно деревянным городом. За чертой Садовой были сплошь деревянные постройки, по крайней мере, что касается частных жилищ. Но и в черте Садовой, вероятно, большинство московских домов-особняков были деревянные, правда, в большинстве случаев для благообразия или для тепла оштукатуренные и имевшие вид каменных. Вышел, однако, закон, воспрещавший в черте Садовой возводить вновь деревянные постройки или производить в них капитальный ремонт, и город стал обстраиваться камнем. Быстроту такой перестройки увеличивали частые тогда, благодаря именно обилию дерева, пожары; на месте погоревшего деревянного дома надо было сооружать уже каменный. Знаменитый московский городской голова Н. А. Алексеев,* энергичный хозяин города, не оставлявший без своего попечительного вмешательства ни одной отрасли городского хозяйства, приехав раз вместе с обер-полицмейстером Власовским на пожар, случившийся в маленьком деревянном домике ветеринарного врача С. Г. Гаврилова по Афанасьевскому переулку, следя с обер-полицмейстерской пролетки, своим необычайно громким голосом сказал собравшейся глазеть на пожар толпе: «Ну, слава богу, еще одним деревянным домом в Москве меньше!»

Из дерева только и можно было, конечно, строить одноэтажные особняки или невысокие двухэтажные доходные дома, обыкновенно на четыре квартиры с парадным ходом посередине фасада. Да и каменные постройки выше трех этажей тогда в Москве не строились. Прекрасно помню тогдашние разговоры о Петербурге в сравнении с Москвою. Как одно из самых резких различий между двумя столицами указывалась высота каменных петербургских четырехэтажных и пятиэтажных домов. Что теперь эти петербургские четырехэтажные дома перед московскими небоскребами? Когда вы идете теперь по московской улице, а в особенности по одному обыкновенно узенькому переулку, вы двигаетесь между двумя высокими непрерывными стенами домовых фасадов, в окна которых никогда не проникает луч солнца. Вот этих сплошных непрерывных фасадов с темными проездами в виде коридоров во дворы, да, собственно, и не во дворы, а в глубокие каменные ящики с вымощенными асфальтом или булыжником днами, тогда совсем не было. По улице тянулись не фасады, а собственно «дворы» или застроенные «дворовые места» в виде усадеб с садами, заборами и деревянными воротами. И двухэтажные доходные дома имели особые, расположенные с боку дома ворота,