— У меня для этого не хватает времени, — отрезал он. — У меня сейчас куда больше дел, чем ты, боюсь, можешь себе представить.

— Тебе всегда хватает времени для встреч с хёвдингами и другими язычниками, которые приезжают ради того, чтобы получить от тебя поручения. — Брайтнот еще сильнее понизил голос. — Хокон, когда ты в последний раз причащался Крови и Плоти Христовой?

Король угрюмо усмехнулся.

— Бесполезной будет моя исповедь, доколе дело не сделано. Язычники? Да, и во множестве, каждый день. Это необходимо.

— Необходимо прежде всего думать о твоем спасении…

— Хватит! Хочешь ли ты сказать мне что-нибудь еще?

Брайтнот закусил губу и склонил голову. По дощатой крыше загрохотал град.

— Сын мой, — вновь заговорил он после паузы, на протяжении которой король беспокойно переминался с ноги на ногу, — ты пытаешься укрепиться сердцем против владеющего тобой горя, не так ли?

Вспыхнула молния, которая как будто разбила стену выдержки короля.

— Я должен начать войну с Сигурдом! — крикнул Хокон.

По небу раскатился гулкий железный гром.

— У меня нет никакого иного выхода. Нет, если только я хочу сохранить мое королевство и мою честь.

Брайтнот перекрестился.

— Ну, если это будет сделано во славу Божию…

Хокон резко повернулся и вышел под дождь.

Брайтнот немного задержался. Он старался не выказывать той боли, которую ощущал.

Он не стал долго собираться, прежде чем отправился в Данию. Слишком многое в то время вызывало у него отвращение. А теперь он вспомнил все, что слышал об Эйрике Кровавой Секире, брате Хокона.

Снег быстро таял, и дождь громко булькал в лужах. Начала зеленеть трава, разворачивались листья, возвращались перелетные птицы, прогретая весенним солнцем земля уже была распахана и засеяна. Из дома в дом, из области в область переходила военная стрела. Мужчины целовали своих жен или возлюбленных, брали имеющееся оружие, садились на лошадей, у кого они были, или шли пешком на юг Моерра. Туда же скользили по волнам заново очищенные, проконопаченные и просмоленные корабли. Там день и ночь шумел огромный воинский лагерь.

И вот, когда Хокон уже приказал начать погрузку, в фьорд влетел еще один корабль. Его гребцы выбивались из сил, боясь опоздать. Кормчий доставил королевские знаки и новости. Эйриксоны пришли из Дании с большим флотом. В сражении при Сотанессе они захватили корабли короля Трюггви Олавсона. Викин остался беззащитным перед грабителями. Они говорили, что нисколько не хотят мира. И было то из страха или хорошо скрытого давнего желания, но немало жителей Викина уже перешли на их сторону.

Услышав это, король долго сидел неподвижно; было даже трудно понять, дышал он или нет. Когда же он заговорил, то окружавшим показалось, будто с его плеч свалилась тяжкая ноша.

— Сейчас же пошлите гонцов к ярлу Сигурду и всем вождям, которых сегодня нет здесь с нами. Мы должны безотлагательно встретиться — я буду ждать их здесь — и выйти совместно против нашего общего врага.

Не прошло и пяти дней, как к Хокону слетелось множество кораблей, загруженных оружием и воинами. Поначалу это его удивило, хотя гонцы, которых он отправил на север, плыли на легких карфи и должны были для скорости грести попеременно, без остановок, держась подальше от берега, чтобы не наткнуться на скалы в темноте. Но лишь немногие прибывшие явились на длинных боевых драккарах. Тут были самые разнообразные суда, от кнарров до рыбачьих лодок. Эти медлительные суда не смогли бы добраться сюда вовремя, даже если бы их гребцы трудились, как упряжные волы, нет, очевидно, они вышли в путь еще до того, как получили его призыв.

Копья и шлемы сверкали ярче, чем солнечные блики на волнах. Хокон весь напрягся. Конечно, ярл Сигурд имел повсюду своих шпионов и разведчиков. Он знал о намерениях короля, догадывался, в какое время его следует ожидать, и, несомненно, заблаговременно разослал свои стрелы.

Хокон ощущал тревогу людей, выстроившихся у него за спиной. Железо звенело, слышался топот ног, негромкие разговоры. Неужели это было нападение?

Флот северян сгрудился, подходя к горлу фьорда. Один драккар вышел вперед и направился к берегу. Голова дракона была убрана, а мачта, напротив, поднята, и на ее верхушке висел белый щит. Хокона охватила радость, какой он давно уже не знал. Он, как мог, старался не показывать ее и неподвижно стоял, скрестив руки на груди, на причале перед своими дружинниками. Ветер развевал над головой короля его знамя.

Корабль пришвартовался к причалу. Спустили трап. На берег сошел ярл Сигурд и направился к королю.

— Приветствую тебя, мой господин, — сказал он ровным голосом. — Мы пришли сюда, чтобы оказать тебе помощь, буде ты пожелаешь принять ее.

— И тебя я приветствую, — ответил Хокон. — Что все это значит?

— Я думаю, что ты понимаешь, король. Это испытанные бойцы из Траандло, Северного Моерра и даже из самых дальних пределов Хологаланна, коих мы сумели оповестить. Каждый из них предпочел бы воевать на твоей стороне, а не против тебя. Но прежде следует установить мир между всеми нами. В ином случае… я надеюсь, что мне удастся заставить их вернуться домой, а не нападать на тебя.

Хокон кивнул.

— Я хотел бы этого.

Сигурд не отрывал взгляда от его лица.

— Король, здесь находятся Осбьёрн из Медальхуса, Тор из Грютинга и другие, поклявшиеся защищать своих богов всеми средствами, кои окажутся доступными для них. Здесь есть бонды, которым будет достаточно услышать, что ты, король, не желаешь лишить их богов исконного почета. Да, здесь есть и некоторые из тех, кто жгли церкви и убивали священников. Они просят положить конец тем страхам, которые довели их до этого. Я сказал им, что не знаю, как ты, король, пожелаешь воздать им.

Ответные слова Хокона прозвучали сильно и резко, как удары штормового прибоя:

— У меня было немало дней на то, чтобы решить, как поступить с ними. У них не должно возникнуть даже мысли о том, будто я иду на какие-нибудь уступки из слабости. Они должны сознаться в своих злодеяниях перед всеми людьми, чтобы те их слышали, и должны дать клятву следовать за мной искренне и повиноваться моим законам ныне и доколе каждый из нас будет жить на свете. Тогда я, со своей стороны, смогу даровать им мир и прощение. Каждый человек в Норвегии должен иметь право поклоняться тем богам, коих считает своими, поелику он не приносит в жертву людей и не поднимает руку против христиан, не причинивших ему вреда, или против их святынь.

— Король, — громко и медленно ответил Сигурд, — твое решение великодушно и щедро; ты даруешь нам то, на что смели надеяться лишь немногие из нас, и гораздо больше того, чего ожидало большинство. Я соглашаюсь с твоими предложениями с самой глубокой благодарностью и доподлинно знаю, что все те люди, кои пришли со мной — это твои люди, король, отныне и вовеки, — тоже согласятся с тобой и после того будут готовы с радостью отдать за тебя свои жизни. Никогда еще Норвегия не знала более счастливого дня, чем тот, когда мы выбрали Хокона, сына Харальда Прекрасноволосого, нашим королем. — Казалось, что у него вот-вот брызнут слезы из глаз. — Но, наверно, он был счастливым и для тебя, кого я нарек именем и кто нарек именем моего сына. Я почти готов благословить врага, который заставил нас вновь взяться за руки.