Итак, направление внешней политики при Федоре Ивановиче было по преимуществу мирное. Воротив России издавна принадлежащее ей прибрежье Финского залива, Борис Годунов ограничивался на западе и юге сохранением существовавших пределов и не давал вовлечь себя в какие-либо рискованные предприятия. Политика сия вполне соответствовала потребностям того времени: ибо истощенная войнами и тиранством Грозного Россия нуждалась в продолжительном отдыхе.

Из внутренних мер сего царствования самое видное место принадлежит учреждению патриаршества. Хотя с половины XV века, то есть после завоевания Византии турками, Русская церковь в действительности была самостоятельной, митрополиты ее выбирались из среды русского духовенства и не ездили на утверждение к цареградскому патриарху, однако в Москве тяготились и самой номинальной зависимостью своей церкви от патриарха, ставшего рабом турецкого султана. Старый Рим отпал от православия; Новый Рим (Царьград) страдал под игом неверных. Москва считала себя Третьим Римом, в чистоте сохранявшим древнее православие, и естественно желала, чтобы ее архипастырю было присвоено звание, равное старейшим греческим иерархам. Желание это высказывалось решительно при первом же удобном случае.

Со времени падения Византии греческие духовные лица часто приезжали в Россию для сбора милостыни; в числе их были архиепископы и митрополиты; но еще не было ни одного патриарха. И вот в 1586 году прибыл в Москву один из восточных патриархов, именно Иоаким Антиохийский, и был встречен с большим почетом. Царь принял его торжественно в Золотой палате; получил от него благословение и частицы некоторых мощей. После царского приема гостя проводили в Успенский собор к митрополиту Дионисию. Сей последний, стоявший в полном облачении посреди собора, сделал несколько шагов навстречу патриарху и первый благословил его, а потом принял от него благословение. Иоаким слегка заметил, что пригоже было митрополиту сначала благословиться у патриарха. Но, конечно, Дионисий так поступил не одной собственной волей, а по согласию с государем и его думой; в чем ясно сказывалась задняя мысль московского правительства о высоком значении русской иерархии. Вслед за тем — по словам одного русского сказания — государь, «помысля» со своей благоверной царицей Ириной и поговоря с боярами, отправил шурина своего Бориса Годунова к Иоакиму просить его, чтобы он посоветовался со вселенским (цареградским) и другими патриархами о том, как бы устроить в Московском государстве российского патриарха. Иоаким обещал. Он уехал из Москвы щедро одаренный и в сопровождении подьячего (Огаркова), который повез грамоты и богатые подарки другим патриархам. Хотя эти патриархи и узнали о желании московского правительства, однако не спешили с его исполнением, и дело могло затянуться на долгое время, если бы случайно, через два года, в Москву не прибыл лично сам цареградский патриарх Иеремия, который был несколько раз свергаем и возводим на свою кафедру по капризу султана. Так как его патриаршая церковь (Богородицы Всеблаженной) была обращена в мечеть, то он намеревался строить новую и для собрания средств приехал через Литву в Московское государство.

Начиная от Смоленска Иеремию провожал почетный московский пристав; а при въезде в Москву его встретили бояре и множество народу. В его свите находились митрополит Монемвасийский Иерофей и архиепископ Елассонский Арсений. (Оба они оставили нам описание сего путешествия.) Патриарха со свитой поместили на Рязанском подворье и снабжали обильными кормами; однако приставы обязаны были никого из посторонних к ним без своего ведома не допускать и обо всех своих разговорах с ними передавать боярам и посольскому дьяку Андрею Щелкалову. Так обыкновенно поступали у нас с иноземными посольствами. Торжественный царский прием гостей в Золотой палате состоялся 21 июля 1588 года. Федор Иванович сидел на дорогом троне в полном царском облачении, окруженный многочисленным блестящим двором. Царь принял благословение от патриарха и дары, состоявшие в частицах мощей и в других святынях, и чрез казначея Траханьотова объявил ему щедрые подарки со своей стороны. После чего патриарха отвели в Малую Ответную палату, где он беседовал с Борисом Годуновым, причем рассказал ему о бывших своих цареградских злоключениях, о своем путешествии чрез литовские земли, разговоры с канцлером Яном Замойским и прочее. Но, по-видимому, об учреждении русского патриаршества тут не было речи. Только спустя несколько месяцев, постепенно, посредством приставов, московское правительство искусно вовлекло Иеремию в переговоры об этом важном деле. Он не вдруг дал свое согласие на учреждение русского патриаршества; потом согласился, но под условием самому остаться для сего в России. Когда приставы о его решении дали знать боярам, а те царю, тогда только открыты были официальные переговоры, которые уже прямо взял на себя Борис Годунов.

Московское правительство — точнее, Годунов — очевидно, желало просто возвести в сан патриарха своего человека, то есть митрополита Иова, а никак не приезжего грека, не знавшего ни русского языка, ни русских внутренних отношений. Чтобы устранить последнего, оно поступило с обычной дипломатической ловкостью: Иеремии предложили быть русским патриархом и жить в древнем стольном Владимире-Залесском. Иеремия не соглашался на это условие и говорил, что патриарх должен жить при государе, то есть в Москве. Ему отвечали, что царь не хочет обидеть своего отца и богомольца митрополита Иова, удаляя его из Москвы. После долгих переговоров, конечно сопровождавшихся щедрыми дарами и обещаниями, Иеремия наконец отказался от своего намерения остаться в России и согласился поставить для нее патриарха из русских архиереев. Созвали духовный собор, который совещался о чине поставления патриарха и избрал трех кандидатов на сие достоинство: митрополита Иова, архиепископов Новгородского Александра и Ростовского Варлаама, предоставляя окончательный выбор государю. Но этот выбор был известен заранее: государь указал на Иова. Торжественное посвящение его в патриарха происходило 26 января 1589 года в Успенском соборе; оно совершено было Иеремией в сослужении с русскими архиереями. Впрочем, чин поставления патриаршего мало чем разнился от обычного у нас митрополичьего. По окончании обряда царь говорил новому патриарху речь; сей последний отвечал ему также обычным словом. После того происходил пир в государевом дворце. Во время обеда Иов встал из-за стола и, в сопровождении большой свиты и хора певчих, отправился на осляти вокруг Старого города (Кремля), причем осенял крестом и кропил святой водой городские стены; после того воротился во дворец и опять занял свое место за столом. На другой день была торжественная трапеза у патриарха Иова. Тут снова при подаче третьей яствы он вышел из-за стола и, сев на осля, объехал вокруг города Большого каменного