– Что будем делать? – спросил Хагел.

– Это вы о чем? – потерял я нить разговора.

– С Фаришем, – уточнил командир.

– Это уже вы сами решайте, в этом деле я вам не советчик, – открестился я.

– Но ты согласен, что его нужно наказать? – не унимался Хагел.

– Разумеется. В некоторых армиях за сон на посту вешают или расстреливают… Но, я думаю, это крайние меры, так что наказывайте его так, как посчитаете нужным.

– Я, вообще-то, и думал его повесить, – мрачно ответил Хагел. – Такое прощать нельзя!

Я только вздохнул. Этому мальчишке страшно не повезло, что он остался в живых. Ведь теперь он примет смерть от своих же, а это гораздо хуже.

– Решайте сами, а мне срочно нужно поесть, – сказал я.

– Подожди, я с тобой пойду. Нужно парней с дежурства отпустить, а то с самого утра у тел стоят.

Отдав мужикам последние указания, мы с Хагелом отправились обратно. Подойдя к его дому, я вновь увидел этот почетный караул над мертвыми. Командир распустил его начальственным рыком, приказав всем идти обедать. Парни начали расходиться, а я еще постоял у тел, оглядывая их. Хоть Хагел и сказал, что в этом не было моей вины, но намного легче мне от этого почему-то не стало. Если бы я просто удосужился обдумать ситуацию, то всего этого могло бы и не случиться. Я рассматривал тела и видел знакомые лица тех, кого встречал в Городе почти каждый день, видел моих парней, погибших ночью, видел Кару…

Я не заметил, как Хагел подошел ко мне сзади и положил руку на плечо.

– Алекс, ты не виноват, – прошептал он и увлек за собой, отрывая мой взгляд от тела мертвой девушки.

Обед прошел в молчании. Ел я, не чувствуя вкуса пищи, запивая ее кислым вином, поданным сегодня каждому, чтобы воины могли сбросить напряжение и хоть немного расслабиться после вчерашних кошмарных событий. Мои парни сочувственно глядели на меня, но заговаривать даже не пытались. Похоже, практически все были в курсе наших с Карой отношений, ведь городок маленький, утаить что-либо сложно. Вот только никто не знал, что за маской холодного спокойствия, которую я сегодня надел на лицо, скрывается не боль, не тяжкая горечь утраты, а всего лишь печаль.

Да, мне было жалко девушку, которую я знал, но личной трагедией это для меня не стало. Как я уже говорил, такое чувство, как любовь, у меня получалось испытывать только по отношению к своей сестре, а не к случайным знакомым. И по поводу ребят я переживал даже больше, чем из-за нелепой смерти Кары. Так что вопреки предположениям парней моего отряда я не собирался сегодня орошать слезами подушку (которой, к слову, у меня и не было никогда), облегчая свое горе. Вот такая я бессердечная сволочь, и этим горжусь!

После обеда Хагел попросил меня задержаться, и мы вместе пошли в его комнату, поговорить о планах на будущее.

– Что предпримем? – спросил командир, дождавшись, пока я усядусь на любимую табуретку.

– Будем хоронить трупы, и поскорее, – ответил я.

– Почему? Ты же сказал, что они не оживут, – удивился Хагел.

– А у нас больше времени не будет свободного. Завтра должны снова напасть степняки.

– Почему ты так решил?

Я выложил ему свои выводы:

– Видели, как быстро разлагались зомби? Примерно к ночи, если бы мы их не порубили, они были бы уже просто грудой мяса. Думаю, кочевники рассчитывают на это и нападут или ночью, или с рассветом. А может быть, вообще заявятся завтра средь бела дня, как к себе домой, полагая, что в Городе живых уже не осталось.

Хагел почесал бородку.

– Думаешь, мы способны пережить еще одно нападение?

Я молчал, так как был твердо уверен в обратном. Хагел по моему молчанию многое понял и вздохнул:

– Город умирает. Жителей осталось немногим больше полутора сотен. И это если считать с нами… Точно здесь не появятся королевские войска?

Я помотал головой. Король надеялся только на меня, поэтому никого сюда посылать не стал. А если сообщить о ситуации сейчас, то возможное подкрепление прибудет, когда в Городе уже прочно обоснуются степняки.

– Я надеялся, что не доживу до этого момента, – тяжело вздохнув, сказал Хагел.

Я мог только представить, как ему сейчас несладко, а ведь дальше будет только хуже.

Мы помолчали, думая каждый о своем, а потом я попросил разрешения удалиться, чтобы в последний раз приготовить запас лимэля. Он поможет Городу хотя бы продлить агонию. Командир кивнул и вышел вслед за мной, сказав, что ему еще нужно поговорить с Фаришем. В дверях мы столкнулись с одним из воинов, выглядевшим весьма растерянным.

– Что случилось, Вил? – спросил Хагел.

– Фариш умер, – ответил тот.

Мы быстро вышли во двор и направились к погребу, где содержался парнишка. Оказалось, что Вил должен был его стеречь, но тот больше обращал внимание на тела, лежавшие на земле, чем на паренька. Воспользовавшись такой возможностью, тот разбил один из глиняных горшков с соленьями и черепком перерезал себе горло, не выдержав пытки ожиданием. Глядя на его окровавленное тело, я подумал, что он не смог пережить свой поступок, а я постараюсь. Я очень хочу жить и поэтому просто уйду отсюда еще до рассвета.

Через несколько минут еще одно тело присоединилось к ряду мертвецов перед домом Хагела, а я отправился к знахарке, надеясь хоть там отвлечься от невеселых мыслей.

Так и получилось. Приготовление лимэля требует большой сосредоточенности, поэтому, чтобы не загубить ценный продукт, мне пришлось выбросить из головы все постороннее и сосредоточиться на процессе. Через пару часов было готово изрядное количество концентрированной целебной жидкости, которую я посоветовал Нараде разводить только перед разливанием во фляги. Знахарка многословно искренне благодарила меня, сказав, что только при помощи этого напитка более трех десятков горожан остались живы. Ее признательность очень смутила меня и заставила быстро попрощаться и отправиться домой, чтобы собрать вещи.

По пути я узнал, что меньше получаса назад вернулся Рик с городскими мужиками, которые помогали ему отвести табун лошадей к его отцу. Я подумал, что парень весьма ответственно отнесся к порученному делу, если вернулся так быстро. Интересно, он хоть с родственниками успел пообщаться или сдал коней папаше и сразу поехал обратно? А чего гадать, ведь можно самому спросить об этом.

Рик обнаружился у Хагела, где подробно отчитывался о своей поездке. Я тихо прикрыл дверь, чтобы не прерывать разговор, и устроился на табуретке в углу, знаком показав командиру, чтобы не обращал на меня внимания. Из разговора я узнал, что отец Рика очень обрадовался породистым коням и взял сразу всех по нормальной цене – восемь золотых монет за голову. Итого вышло немногим больше тысячи шестисот монет, так как ребята отправили табун в двести с лишним голов. Для всех это была поистине фантастическая сумма, и даже отцу Рика, чтобы выплатить ее, понадобилось обращаться к кредиторам. Но парень сказал, что такие скакуны разойдутся очень быстро и никаких проблем это не вызовет.