мое с ним было весьма поверхностным. Я рассматривала его как одномерную фигуру — опьяненного кровью и славой, надменного, безжалостного, блестящего полководца, но неблагодарного сына и беспечного короля, и именно такой Ричард появился на краткий мир в «Земле, где обитают драконы». Я не видела причины не соглашаться с суровым вердиктом историка девятнадцатого века Уильяма Стаббса, что то был «плохой сын, плохой муж, плохой король».

Поэтому я не ожидала того Ричарда, с которым встретилась, приступив к изысканиям для «Семян раздора». Когда-нибудь я заведу блог под названием «Удивительный Львиное Сердце», поскольку за многие годы сочинения книг о реальных исторических фигурах мне никогда не встречалось такого расхождения между живым человеком и мифом о нем. По крайней мере с тех пор, как я начала свой творческий путь с романа о другом короле по имени Ричард.

Чем больше я узнавала о Ричарде I, тем меньше соглашалась с профессором Стаббсом. Полагаю, что с Ричарда вполне можно снять два из трех суровых обвинений. Мне нравилось писать о Генрихе II. Это был великий король, но никчемный отец, и большая часть вины за отчуждение сыновей лежит именно на нем. Определенно, Ричард и Жоффруа имели законные причины для обид, и вполне обоснованно предположить, что к восстанию их подтолкнули огромные просчеты Генриха (см. «Семена раздора»). Душа моя обливалась кровью при мысли о Генрихе, умирающем преданным и покинутым в Шиноне, но казнить за это ему следовало себя самого.

Не был Ричард и плохим королем. Сегодняшние историки оценивают его куда выше, нежели викторианские. Да, он мало жил в Англии, но та не являлась центром его вселенной, будучи лишь частью Анжуйской империи. После возвращения из крестового похода и немецкого плена, он оказался втянут в ожесточенную войну с французским королем, и провел последние пять лет жизни, обороняя свои домены от Филиппа Капета. Ирония судьбы: в наше время Львиное Сердце критикуют именно за то — увлечение крестовым походом и военными кампаниями, — за что превозносили в его собственном мире. По средневековым стандартам он был успешным правителем, и современные ученые принимают в расчет тогдашнюю его оценку.

Но вот плохим мужем он был, слава о его изменах распространилась настолько, что вызвала гневную отповедь епископа Линкольнского. Обратите внимание, что его не обвиняли ни в прелюбодеянии, ни в содомии. Вопросу о сексуальной ориентации Ричарда было отведено некоторое место в авторском послесловии к «Семенам раздора», и я не собираюсь повторяться здесь, потому как нынешние мои примечания уже грозят потягаться в объеме с небольшой повестью. Короче говоря, первое предположение о том, что Ричард предпочитает мужчин женщинам, было высказано не ранее 1948 года, но укоренилось оно с поразительной быстротой. Я сама помогла его распространению посредством «Земли, где обитают драконы», поскольку не видела необходимости глубоких изысканий для всего лишь эпизодического персонажа. Однако реальные «доказательства» этого обвинения весьма шатки. Я вернусь к этой теме в «Королевском выкупе», поскольку именно там Ричарда ждет знаменитая встреча с отшельником. Исследования, проделанные мной для «Семян раздора», настроили меня скептически, и еще более укрепилась в этом мнении, закончив «Львиное Сердце». Прежде я не подозревала о силе ненависти. разделявшей Ричарда и Филиппа. Французские хронисты обвинили Ричарда в убийстве Конрада Монферратского, в отравлении герцога Бургундского, замысле убить Филиппа посредством посылки в Париж ассасинов, в подкупе «безбожными язычниками» с целью предать христианство и объединиться с Саладином. Так почему они не заклеймили его в содомии — грехе смертном в Средние века, бросавшем тень на честь и подвергавшем опасности душу? Будь у них в руках столь убийственное оружие, они наверняка пустили бы его в ход.

Беренгария остается в тени истории, печальный призрак пренебрегаемой жены. Она не получила признания, которого заслуживает, потому как мужество ее имело характер неброский — она не была коронованной мятежницей вроде ее величественной свекрови. Ее называли бесплодной королевой, несправедливо винили в неудаче брака. Вникая в историю этого неблагополучного супружества, я с некоторым изумлением обнаружила, что начало его было многообещающим. Поскольку Ричард стал сторониться ее общества после освобождения из плена, я склонна была распространить это и на пребывание в Святой земле. Однако на деле Ричард готов был преодолевать определенные сложности, чтобы брать супругу с собой, когда мог. Гораздо проще и уж точно безопаснее было оставить ее в Акре, а не везти в Яффу, а затем в Латрун. Мы не знаем точно, чем объяснялось позднейшее охлаждение между ними, но у меня есть некоторые соображения: как романист, я могу себе их позволить, не так ли? Но так или иначе, мне кажется вполне резонным предположить, что львиная доля вины падает на Ричарда.

Что удивило меня сильнее всего в сопоставлении реального Ричарда с Ричардом мифическим? Я уже знала о его почти безумном пренебрежении собственной безопасностью, поэтому было своего рода потрясением узнать, что это был осторожный полководец, очень бережно относившийся к жизням своих воинов. Этот любопытный парадокс объясняет в числе прочего любовь к нему простых солдат, которые, по словам хрониста Ричарда Девизского, готовы были «идти по крови хоть до Столпов Геркулесовых, если он того пожелает».

Также меня удивило, что здоровье короля вовсе не было таким уж крепким, что он часто болел. От этого его подвиги на поле боя выглядят еще примечательнее. Легенда о Ричарде полыхает как факел — привлекательный, яркий и опасный. Но Ричард, предстающий со страниц хроник, обладал ироничным чувством юмора, мог быть игрив и непредсказуем. Баха ад-Дин сообщает, что английский король беседу вел очень оживленно, и не всегда удавалось понять, когда он шутит, а когда серьезен. И хотя мне было известно о хорошем образовании Ричарда, умении острить на латыни и сочинять стихи на двух языках, я вынуждена признать, что была впечатлена, найдя его цитирующим Горация. Даже самые строгие его критики отдавал должное полководческому таланту Львиного Сердца. Мифический Ричард изображается, как правило, бесшабашным рубакой, жаждущим лишь крови, битв и побед, достигнутых при помощи меча. Ричард всамделишный не был чужд дипломатической стратегии, выказывал способность к маневрам и был почти также изворотлив, как его лукавый родитель.

Но сильнее всего меня удивило его поведение в Святой земле, его готовность вести дела с сарацинами так, как он вел себя с недругами-христианами, то есть путем переговоров и даже военного союза. Как ни жестоко было истребление гарнизона Акры, оно диктовалось убедительными стратегическими доводами, а не религиозной ненавистью, как мне некогда представлялось. Серьезен или нет был Ричард, предлагая сестру аль-Адилю, но так или иначе он