Примерно в то же самое время британского офицера, известного только как лейтенант Дж …, находившегося со своей частью в Камбре, спровоцировал на дуэль недовольный положением дел французский офицер. Британец погиб, причем при условиях, заставляющих подозревать француза в возможном ношении доспехов — сильнейшее нарушение дуэльного этикета. В 1816 г. французский адмирал де ла Сюсс сошелся в поединке с одним немцем в результате какой-то пустяковой ссоры на балу в Фобур-Сент-Оноре. Когда они встретились в Буа-де-Булонь, немец выстрелил первым, но промахнулся, адмирал же попал в противника, но того от раны спасла «плотно подбитая кираса». Несколько лет спустя молодой француз, Пинак, погиб на дуэли с неким англичанином после ссоры из-за «заметки на манжетах». Британский офицер написал на полях рассказа о битве при Тулузе[79], что «каждая мысль здесь лжива, ибо лорд Веллингтон одержал полную победу, и французская армия не была предана мечу лишь по причине его (Веллингтона) великодушия». Как только замечание это попалось на глаза Пинаку, он тут же вызвал автора на дуэль.

Когда выдохлась дуэльная лихорадка первых лет с момента реставрации Бурбонов, дуэль начала принимать форму, в которой ей предстояло, что называется, в добром здравии прожить следующие сто лет. Во Франции секрет успеха дуэли как явления состоял в обращении к более широким слоям общества, где она встретила надлежащий отклик: понятиями о чести, на которых основывалась дуэльная практика, пропитались буржуазные круги, что увеличило количество желающих драться между собой в поединках. Очень симптоматичным получается сравнение ситуации во Франции с той, которая складывалась в Британии, где в то же самое время на дуэль все больше начинали смотреть как на пережиток прошлых и менее цивилизованных времен, а отчасти даже сделали объектом насмешек. Во Франции дуэль — неотъемлемый атрибут ancien régime — не только пережила радикализм революции и модернизации, но вышла из этого чистилища куда более сильной. Для Роберта Ная, работа которого служит освещением истории дуэли во Франции девятнадцатого века, секрет такого успеха дуэли заключался в следующем:

В проникновении обычаев и ощущения понятий чести в более глубокие слои городской буржуазии, где категории эти перемешались с эгалитаризмом (то есть поборничеством равенства. — Пер.) и национализмом, которые процветали в этих кругах{649}.

Как видится явление Наю: «В первые десятилетия века произошло всеобъемлющее социальное и политическое амальгамирование (то есть сращивание. — Пер.) старого нобилитета и буржуазии»{650}. Дуэли во Франции как институту удалось демократизироваться.

Во Франции, как и в большинстве стран, главными бастионами дуэли служили военные и нобилитет, в среде которых обычай этот всегда особенно берегли и лелеяли. В эпоху ancien régime, когда доступ в офицерский корпус оставался открыт преимущественно для нобилитета, дворянство и офицерство служили почти неразрывными понятиями. Во время революции и при империи потребность в живой силе для вооруженных сил по причине постоянных войн вызвала необходимость в нахождении дополнительных источников пополнения рядов армейских и флотских командиров. Наполеоновские маршалы суть самый яркий пример того, сколь далеко за кормой всего за несколько лет остались общепринятые критерии набора кадров для офицерского корпуса. Мюрат был сыном трактирщика, Массена — красильщика, Ланн — крестьянина-фермера, а Ней — бондаря{651}. Аристократов среди высшего командного звена наполеоновской армии надо еще поискать. Талант и напористость — вот что служило главным пропуском к самым высоким армейским постам. Маршалы, конечно же, представляли собой только самую верхушку айсберга, как нельзя лучше отражая процессы, которые происходили в нижних эшелонах армии.

Процесс продолжался и после реставрации, причем до такого уровня, что из 6474 офицеров на службе в период между 1848 и 1870 гг. около 88 процентов приходилось на людей незнатного происхождения. В отличие от этого, в 1860 г. в прусской армии 86 процентов офицерского корпуса являлись представителями нобилитета, и даже в 1913 г. уровень этот все еще оставался высоким — 52 процента{652}. Одним из факторов, послуживших перемене характера социального статуса личного состава офицерского корпуса вооруженных сил Франции, следует назвать практику производства в офицеры военнослужащих старшего сержантского состава. При Луи-Филиппе одна треть офицерских чинов резервировалась как раз для бывших унтеров, что привело к тому, что к 1848 г. три четверти офицеров в армии вообще оказались выходцами из солдат{653}.

Французские офицеры в целом зарекомендовали себя как завзятые дуэлянты. На заре девятнадцатого столетия они «мало помышляли о (возможной) смерти» и дрались на дуэлях по самым банальным поводам. Только в 1857 г. впервые отмечался случай, когда офицера разжаловали за убийство человека на дуэли. Однако тот факт, что спустя год его снова восстановили в звании, а путь свой он закончил генералом, есть, вероятно, самый лучший индикатор, показывающий то, какое отношение к дуэлянтам превалировало тогда, по крайней мере, в вооруженных силах{654}. Во французской армии, как бывало и в британской, офицера могли даже выгнать со службы за отказ принять вызов. И в самом-то деле, большую часть периода военная дисциплина «в значительной мере основывалась» на дуэли. Срочнослужащих, которых заставали дерущимися друг с другом, заставляли разрешать противоречия на рапирах — благодаря такой практике среднегодовой уровень дуэлей на полк составлял примерно 50 случаев{655}.

Военное лихолетье революционного периода и империи значительно потрепало офицерский корпус французской армии, в изрядной мере выкосив аристократическую составляющую. Дуэль — до 1789 г. прерогатива аристократов — продолжала процветать. В широком смысле — то есть среди невоенных — во Франции происходило то же самое. «Совершенно ясно, что потребность в дворянизации в обществе с революцией не прекратилась», — пишет Теодор Зельдин. До революции насчитывалось, вероятно, что-то около 12 000 благородных фамилий. К середине двадцатого века остается всего где-то между 3600 и 4400 такими родами, которых, однако, дополняют еще 15 000 фамилий, безосновательно притязающих на звание представителей нобилитета, хотя в общем и целом признаваемых таковыми{656}. Ни революция, ни республиканское переустройство, совершенно очевидно, не погасили в французах инстинкта стремления к величию, а потому не будет безосновательным и утверждение, что успех, которым пользовалась дуэль в тот период, служил признаком того же самого феномена. Дуэли рассматривались как аристократический обычай и потому (отчасти потому) брались на вооружение теми, кто притязал на статус благородных людей. Во Франции девятнадцатого века дуэль «получила второе дыхание за счет стремления средних классов подняться до уровня нобилитета»{657}. Пользуясь современным жаргоном, дуэль являлась побочным продуктом тяги определенных слоев к общественным высотам.