Более того, руководства по воспитанию детей объединяет еще и то, что все они строятся на наказаниях и поощрениях, и я хотел бы для начала призвать нас всех как можно скорее отказаться от таких методов или по меньшей мере резко сократить их применение. Выше я уже привел достаточно причин, почему это надо сделать, и значит, сейчас самое время попробовать перефокусировать наш взгляд на то, какие взаимоотношения у нас должны быть с детьми.

На втором году жизни ребенка наступает момент, когда он, еще совсем малыш, которого обихаживают, кормят, укладывают спать, с которым по существу все делают другие люди, становится личностью с собственной точкой зрения. Уже довольно много написано о том, что делающий первые шаги ребенок стремится к автономии, что он начинает осознавать себя как личность и проявлять свою волю. Однако большинство предлагаемых родителям рекомендаций, по сути, сводятся к серии новых и искусных стратегий, помогающих сделать все, что положено, с ребенком, который теперь способен громко протестовать против этого. Я же предлагаю взамен рассматривать эту пору жизни ребенка как возможность перейти от действий над ребенком как над пассивным существом к действиям вместе с ребенком.

Чтобы осмыслить эту разницу, нам следует обратиться к правилам и ограничениям, в рамки которых мы ставим детей. В принципе, нет ничего предосудительного в существовании самих «порядков» или «границ дозволенного», определяющих, когда ребенок должен ложиться спать, чем он должен питаться, с чем ему нельзя играть и куда ему нельзя заходить. Другой вопрос, насколько разумно то или иное ограничение. Это можно определить, исходя из следующих соображений: для чего введено ограничение, насколько оно стесняет свободу ребенка и кто его накладывает.

Объединив эти три критерия, мы можем заключить, что ограничения или порядки ввести проще всего, когда они продиктованы намерением оберегать ребенка (например, чтобы он не поранился), когда их строгость сведена к минимуму (например, их цель – не допустить малыша в те или иные помещения, а не ограничить его, только начинающего ходить, маленьким пятачком) и когда ребенок в максимально возможной степени сам участвует в определении такого порядка (предположим, помогает составить план, как сделать домашнюю работу).

Кроме того, важно изучить, как поддерживаются ограничения и порядки. Здесь всплывает идея контроля – понятие, в целом подразумевающее использование принуждения или давления с целью навязать ребенку чью-либо волю. Эдвард Деси и Ричард Райан проводят различие между обстановкой для детей, где действуют порядки или ограничения, и обстановкой, где предусмотрен контроль. Против последней они и возражают[800]. Даже самые ярые противники контроля усомнились бы, стоит ли исключить воспитательные меры такого рода, особенно когда речь идет о маленьких детях. В некоторых случаях необходимо настоять на своем, проявить твердость. И все же благоразумнее порекомендовать, чтобы родители и педагоги старались выбирать наименее принудительную и насильственную стратегию из тех, что способны обеспечить желаемый ими разумный результат. Не стоит грубо отодвигать ребенка, если это можно сделать мягко; не стоит приказывать ему отойти, если можно попросить его сделать это.

Если обратить внимание, как родитель применяет контроль, чтобы заставить ребенка что-то сделать, то можно с определенной точностью предсказать, как этот ребенок поведет себя в других ситуациях. Исследователи снова и снова убеждаются, что ежовые рукавицы – не самый действенный метод воспитания, с большой вероятностью ведущий к тому, что вне дома ребенок будет вести себя агрессивно и деструктивно. Мартин Хоффман в своем первом эксперименте подметил, что еще более верный способ предсказывать такие паттерны поведения – это наблюдать, как реагируют родители, когда дети не делают того, что им велено. Прогнозы особенно негативны, когда родители после единичного проступка повышали голос, распускали руки, угрожали, наказывали или как-то еще давили на детей, чтобы показать им, кто здесь главный[801].

Если многие ведут себя именно так, то не только из-за того, что у нас лопается терпение, но и потому еще, что это, как нам кажется, единственный выход. Мы убеждаем себя, что не просто навязываем ребенку свою волю, а преподаем урок, чтобы он знал, что бывает, когда он не слушается, и что этим мы исключаем возможность непослушания в будущем. Более того, в такие моменты нам кажется, что мы закладываем у него базовые представления о справедливости: если нарушил правило, изволь получить наказание.

В главе 9 я утверждал, что первое из приведенных обоснований изначально безнадежно порочно: наказания просвещают ребенка, как пользоваться властью, а не как или почему он должен вести себя хорошо. Второе обоснование, волей-неволей отображающее полезность того, что должно делать, не может быть опровергнуто фактами. Но имеет смысл исследовать эту логику и выяснить, на чем она основана. У меня такое впечатление, что родители применяют жесткие меры, поскольку боятся, что отсутствие наказания будет означать, что ребенку за проступок «ничего не было».

Если копнуть глубже, мы обнаружим, что это расстраивает нас по двум причинам. Во-первых, это означает, что ребенок «победил». А значит, нашему авторитету нанесен урон, и чем больше мы рассматриваем взаимоотношения с ребенком как борьбу за власть, тем яростнее будем набрасываться на него ради сохранения этой власти над ним. Во-вторых, нас беспокоит, что, если проступок сошел ребенку с рук, он решит, что сможет еще раз проделать то же самое. Беспокойство по этому поводу, в свою очередь, с головой выдает наше специфическое предположение о мотивах ребенка, а именно что он склонен делать то, за что ему ничего не бывает, и будет делать это до тех пор, пока его не одернут. В итоге наша потребность наказывать (или боязнь не наказывать) вполне объясняется неписаной теорией о человеческой натуре.