Взрослые, все как один, посмотрели на новоявленного мутанта с интересом, а кое-кто – и с нескрываемым уважением.

Квазимодо вдруг весело подмигнул Марку и закончил:

– А кроме того… я же теперь – как ты. И как Мартиша. Разве это может пугать? Ну, подумаешь, обзаведусь я в конце концов кисточками на ушах и когтями, как у муторыси… Вы же как-то с этими своими мутантскими отличиями живете? Живете. Ну, так и меня научите жить!

Глаза Кожана, до сих пор смотревшего на юного «чистого» с некоторой отчужденностью, потеплели.

Внезапный сомнительный подарок судьбы в виде занесенного когтями муторыси вируса и последовавшей за ним стремительной мутации и правда ничуть не расстроил и не напугал битого жизнью Квазимодо. Он принял себя нового столь же легко и с тем же стоическим спокойствием, с каким незадолго до этого принял потерю прежней идеально-красивой внешности.

– Это гораздо лучше того, что предлагал мне Мазюков незадолго до моего ранения, – как-то поделился он. – Верно служить ему, чтобы со временем стать его помощником и впоследствии – преемником. Вплоть до того, чтобы потом даже взять в жены его Эльку.

Марк при этих словах вздрогнул, припомнив все, что с ним произошло по вине мазюковской дочки.

– А я-то думал, с какой целью он все таскается в Атриум и наблюдает за мной, – продолжал Костя, коротко изложив суть своего приснопамятного разговора с Мазюковым. – Уже решил, что… а, неважно. А ему, оказывается, мой характер приглянулся! Мол, есть стержень и потенциал… Свободу мне обещал, покровительство… Решил, видимо, сам дальновидно воспитать себе будущую смену и опору для дочки. Вытащить из грязи в князи, чтобы я был всем ему обязан… Вот уж всю жизнь мечтал о таком «счастье»!

– «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем»! – фыркнула Мартиша. И пояснила: – Мультик такой был до войны. С очень похожей ситуацией. Надо же, я и не думала, что такой абсурд и в реале может случиться! Ну, а почему же ты не согласился? Жил бы сейчас припеваючи, со временем бы большим человеком в Метро стал…

– Для этого требовалось забыть о Крысе, – коротко и жестко ответил Квазимодо, бирюзово полыхнув глазищами. – И обо всем, что он сделал для меня. Покупать хорошую жизнь… предательством?

В ответ взволнованный и потрясенный его словами Марк молча положил руку на плечо своему отважному и преданному другу и брату.

– И я уже сказал: с Метро покончено! – пробурчал черкизонец. И повторил свои недавние слова – твердо, словно точку поставил: – Метро – мир без будущего. А такой мир – обречен!

Поселившись в Длинном Доме на Сеславинской, Крыс и Квазимодо вели теперь почти исключительно сумеречно-ночной образ жизни – поскольку глаза Кости, хоть и приобрели способность видеть в темноте, но еще не были привычны к дневному свету, как у Марка и Мартиши. Да и подвергать Костю лишнему излучению чересчур активного солнышка уже адаптировавшимся к радиации мутантам пока не хотелось. Мутация мутацией, но мало ли что! Названные братья теперь с вечера до рассвета пропадали в окрестных разросшихся лесопарках, и Марк уже сам учил Костю премудростям своего ремесла охотника. Учил, впрочем, также и тому, как понемногу привыкнуть к дневному свету. Так, как раньше его самого учил отец.

Как правило, с ребятами на охоту увязывался и Крокодил. День, когда неразлучная троица с торжеством притащила домой свою первую добычу, отметили весело, с размахом и разве что только не с фейерверками – в силу того, что их негде было достать.

Время от времени Мартиша брала ребят с собой на вылазки и попутно уже сама учила их всему, что должен был знать и уметь удачливый добытчик, чтобы не только выжить на поверхности Москвы, но и вернуться домой с богатым хабаром.

Иногда они заглядывали на Горбушку – в гости к Санджиту. Индиец был одним из основных их заказчиков.

Через несколько дней после того, как проявилась мутация Кости, сперва он сам, а за ним и Марк, стали называть Мартишу… мамой. Сирена долго еще переживала этот факт и всякий раз взволнованно смахивала слезы: своих детей у нее никогда не было.

Крокодил смирился с ролью ездовой собаки и уже не кривил недовольно морду, когда Марк, в совершенстве освоив искусство верховой езды, начал обучать и брата.

Так они теперь и жили.

…Собрав скинутую приемными сыновьями грязную верхнюю одежду и сложив ее в специальную корзину, Существо поставила разогреваться на «буржуйку» еду для своих главных добытчиков и вернулась в мастерскую, к прерванному их появлением занятию. На рабочем столе перед ней лежала старинная кукла с обшарпанным красочным покрытием на композитном теле и разбитой фарфоровой головкой. Та самая, которую они с Марком нашли во время приснопамятного «рейда за моржехренью». Отколотые части находились тут же, уложенные в строгом порядке.

Остальные «спасеныши» из брошенных и позже разграбленных мародерами и сталкерами квартир и магазинов – куклы, мягкие зверюшки, машинки, давно переставшие работать роботы и прочие игрушки – были уже почищены, отреставрированы и аккуратно рассажены и расставлены по полкам. Скоро многих из них должны были осторожно уложить в мешки и отвезти к новым друзьям и владельцам – запертым под землей и никогда не видевшим солнца и магазинных полок с игрушками детям Метро.

Мартиша, мурлыча себе под нос какую-то довоенную еще песенку, прислушивалась к звукам, доносящимся из переоборудованного под баню одного из бывших санузлов, и улыбалась своим мыслям.

– У каждого существа – живого и неживого – должен быть дом, – сказала она, обращаясь к разбитой кукле и словно продолжая прерванный разговор. – А также – те, кто будут его любить. Любого – похожего на них или отличающегося, здорового или с физическими недостатками, красивого или с трещинами на лице… со шрамами… Потому что все внешние различия – это далеко не самое главное. Главное – вот тут и тут.

Сирена поочередно коснулась пальцем головы и груди куклы в области сердца и продолжила:

– Надеюсь, когда-нибудь люди вспомнят об этом и сделают все возможное, чтобы научиться любить, не обращая внимания на различия. Пока что они чересчур разборчивы в отношении тех, кто, может быть, нуждается в их понимании, тепле и любви. И относятся к ним так, как относятся к выбору вещей у торговца – придирчиво и стремясь урвать лучшее. Лучшее – в смысле, исключительно внешне. А потом стонут и ругают мироздание – продешевили, пустышку им подсунули… Так ведь бачили очi, що купували[28], сами ведь выбор делали, ругать, кроме самих себя, теперь некого… Не понимают. Снова гонятся за красивой оберткой… и снова наступают на те же самые грабли.

Существо потянулась к полочке над столом и сняла с нее плотно закупоренную банку с густым и очень прочным клеем «собачья преданность», сваренным местным умельцем из рыбьей чешуи и внутренностей.

– Ну что ж, красавица, – снова обратилась она к кукле, откупорив емкость. – Те двое, что сейчас вместе плещутся там, в баньке, от своих граблей ушли и возвращаться к ним, похоже, не собираются. Давай-ка теперь попробуем помочь и другим сделать то же самое! Сделать хотя бы первый шаг!