Например, откуда ему знать, как 11 февраля 1762 года (в том году это был четверг) на спектакле в Актерской академии мистера Дугласа толстый шериф нагнулся что-то поднять и обронил собственный парик; или как актеры настолько бездарно искромсали текст «Искренних любовников» Стила, что горожане почти обрадовались, когда двумя неделями позже легислатура закрыла театр? Допустим, в каких-нибудь письмах вполне могли сохраниться сведения о том, какими «чертовски неудобными» были пассажирские вагоны в бостонском поезде Томаса Сабина, но кто и откуда мог знать, что скрип новой вывески Епенета Олни (аляповатая корона, которую он повесил над дверью после переименования своей таверны в «Королевскую кофейню») звучал в точности так же, как первые ноты новой джазовой мелодии, звучавшей в ту пору из всех радиоприемников Потакета?

Однако допрашивать Уорда в таком ключе удалось недолго. От вопросов о современном и личном он отмахивался, но и к рассказам о далеком прошлом быстро утратил всякий интерес. Очевидно было, что ему просто хочется поскорей ответить на все расспросы гостя, дабы впредь у него не возникло желания вернуться. С этой целью он даже предложил Уиллету осмотреть дом и лично показал доктору все комнаты от чердака до подвала. Уиллет внимательно смотрел по сторонам и отметил, что книг, лежавших на виду, было слишком мало, чтобы заполнить пустоты в домашней библиотеке Чарлза, а так называемая «лаборатория» – всего-навсего жалкий муляж. Не подлежало сомнению, что настоящие библиотека и лаборатория располагались в другом месте, но где – определить было нельзя. Потерпев полное поражение в своих поисках неизвестно чего, Уиллет вернулся в город еще до наступления сумерек и подробно рассказал об увиденном Уорду-старшему. Оба считали, что юноша явно помутился рассудком, но крайних мер пока предпринимать не хотели. Миссис Уорд тоже решили не беспокоить: пусть лучше она не знает о болезни сына, пока та сама не проявится в его странных записках.

Мистер Уорд решил нанести Чарлзу личный визит – причем неожиданный. Доктор Уиллет отвез его в Потакет на своем автомобиле и остановился вдалеке от бунгало, где его бы никто не заметил. Встреча затянулась, а когда мистер Уорд наконец вернулся к машине, вид у него был в высшей степени расстроенный и озадаченный. Его приняли примерно так же, как и Уиллета, вот только Чарлз очень долго не выходил к отцу, когда тот силой ворвался в дом и выпроводил слугу-португальца, а в поведении изменившегося юноши не было ни капли сыновней любви. Свет в комнатах горел очень тусклый, но Чарлз постоянно жаловался, что слепнет. Он говорил тихо, почти шепотом, ссылаясь на больное горло, однако в его хриплом голосе звучала какая-то недобрая и зловещая нотка, которую мистер Уорд никак не мог выкинуть из головы.

Решив объединить усилия и во что бы то ни стало вернуть Чарлзу душевное здоровье, мистер Уорд и доктор Уиллет принялись собирать информацию – их интересовало все, что могло иметь отношение к делу. Первым делом они изучили потакетские слухи: сделать это оказалось несложно, поскольку у обоих в деревне жили друзья. Большинство сплетен удалось разузнать доктору Уиллету, поскольку люди разговаривали с ним охотней, нежели с его влиятельным другом. Из этих бесед стало ясно, что молодой Уорд вел весьма и весьма странный образ жизни. Молва приписывала ему прошлогодние случаи вампиризма, да и грузовики, то и дело подъезжающие к его дому среди ночи, давали плодородную почву для зловещих сплетен. Местные торговцы перешептывались о странных заказах, которые приносил им жуткий мулат, а в особенности об огромных количествах мяса и свежей крови, поставляемых в бунгало из двух ближайших мясных лавок. Ни при каких обстоятельствах три человека не могли съесть столько мяса.

И еще были звуки, которые раздавались из-под земли. Слухи о них не успели особо расползтись по Потакету, но все смутные намеки сводились к одному и тому же: ритуальные песнопения и наговоры звучали из-под земли по ночам, когда в самом бунгало свет не горел. Конечно, они могли доноситься и из подвала, который Уиллет видел своими глазами, но, по слухам, под землей действительно существовали глубокие ходы и пещеры. Вспомнив старинные легенды о катакомбах Джозефа Кервена и сообразив, что бунгало может стоять на месте его фермы (поэтому Чарлз и настоял на его покупке), Уиллет и мистер Уорд с большим вниманием отнеслись к этим слухам и много раз безуспешно искали дубовую дверь в крутом берегу, упомянутую в старинных рукописях. Что же касается обитателей бунгало, то очень скоро стало ясно, что мулата-португальца народ презирает, доктора Аллена боится, а юного молодого ученого недолюбливает. За последнюю неделю-две Уорд очень изменился, бросил любезничать с соседями и стал затворником, а в те редкие случаи, когда выбирался из дома, разговаривал каким-то сиплым и крайне неприятным шепотом.

Вот какие обрывки сведений удалось собрать мистеру Уорду и доктору Уиллету. Каждый слух они подолгу обсуждали, используя все возможности дедукции, индукции и конструктивного воображения, а также сопоставляя известные факты из жизни Чарлза (включая последнее отчаянное письмо доктору Уиллету) с единичными уцелевшими сведениями о Джозефе Кервене. Они бы много отдали, чтобы взглянуть на бумаги, обнаруженные Чарлзом в тайнике, ведь ключ к его безумию несомненно лежал в том, что юноша узнал о колдуне и его занятиях.

4

Однако вскоре история получила новое развитие, и в том вовсе не было заслуги мистера Уорда или доктора Уиллета. Отец и врач, потрясенные и озадаченные столкновением с неизвестным и непостижимым, на какое-то время опустили руки и ничего не предпринимали. Послания от Уорда приходили все реже и реже. А потом начался новый месяц – время для улаживания всевозможных финансовых формальностей, – и служащие многих банков вдруг стали удивленно пожимать плечами и перезваниваться. Чиновники, которые знали Чарлза лично, пошли к нему домой и спросили, отчего на всех его последних чеках стоят поддельные подписи. Молодой человек хрипло заверил их, что беспокоиться нечего: недавно его хватил удар, из‑за которого у него почти отнялась рука, и писать он теперь не может. Ему настолько трудно выводить буквы, что даже письма родителям он набирает на машинке – они это, разумеется, подтвердят.

Однако чиновников поставило в тупик вовсе не это обстоятельство – вполне понятное и едва ли подозрительное – и даже не потакетские слухи, отголоски которых, разумеется, до них долетали. Более всего чиновников озадачил странный монолог Уорда, из которого стало ясно, что он начисто забыл о важных финансовых делах, начатых всего месяц или два назад. Что-то было неладно; говорил он вполне рассудительно и разумно, однако нормальный человек не стал бы с плохо скрываемым равнодушием говорить о столь важных делах. Больше того, хотя никто из этих людей не водил с Чарлзом близкого знакомства, они не могли не заметить удивительных перемен в его речи и манерах. Да, все знали о его увлечении стариной, однако даже самые завзятые любители старины не используют устаревшие слова и жесты в повседневной жизни. А вкупе с хриплым голосом, парализованными руками и плохой памятью все это наталкивало на мысль о некоем серьезном расстройстве или заболевании, ставшем основой для многочисленных слухов. Городские чиновники решили провести серьезную беседу с мистером Уордом‑старшим.