за противозаконные действия во время тирании, освободившись от этого страха, стали на сторону интересов общества, а не тиранов.

XIV[582]. Исполнив это и проведя необходимые приготовления к войне, римляне некоторое время держали собранные войска на равнине за стенами города. И поставив их под знамена и под руководство полководцев, провели необходимые военные упражнения, так как узнали, что изгнанники по всем городам Тиррении[583] собирают против них войска, а два города — Тарквинии и Вейи — открыто содействуют их возвращению из изгнания, причем оба города помогают значительными воинскими отрядами, и что из других городов им на помощь пришло некоторое число добровольцев, одни из которых снаряжены в поход на средства друзей, другие — наняты за плату. Когда же они узнали, что враги уже выступили, то решили выйти им навстречу и, прежде чем те успели переправиться через реку, сами, перебросив войска, двинулись вперед и разбили лагерь недалеко от тирренов на лугу, называемом Невийским[584], близ дубовой рощи, освященной в честь героя Горация[585]. 2. Противники имели почти совершенно равные по величине силы, и обе стороны вступили в сражение с одинаковым рвением. Как только они увидели друг друга, произошла небольшая стычка всадников, еще до того как пехота расположилась лагерем. Испытав друг друга в этой стычке и не добившись успеха, но и не понеся потерь, каждая из сторон удалилась в свой лагерь. Затем гоплиты и всадники с обеих сторон сошлись на битву, построившись друг перед другом таким образом, что фаланга пехотинцев заняла середину, а с обоих флангов была поставлена конница. Валерий, недавно избранный консул, стоял во главе правого фланга против вейян, Брут же возглавлял левый фланг в том месте, где находилось войско тарквинийцев, которым командовали сыновья царя Тарквиния.

XV[586]. Когда войска уже готовы были вступить врукопашную, один из сыновей Тарквиния по имени Аррунт, самый выдающийся по силе и самый светлый душой из братьев, выступил из рядов тирренов, подогнал коня поближе к римлянам, где все должны были узнать его внешность и голос, и бросил оскорбительные слова в адрес предводителя римлян Брута, обозвав его диким зверем, запятнавшим себя кровью своих детей, упрекнув его в трусости и, в конце концов, призвав его решить в единоборстве с ним судьбу общего сражения. 2. Брут, посчитав недостойным терпеть его брань, вывел коня из воинских шеренг и, пренебрегши уговорами друзей, поспешил навстречу смерти, предначертанной ему Мойрами[587]. Оба, охваченные одинаковым гневом и думая не о том, что им суждено претерпеть, но о том, что они хотят сделать, сталкиваются, погнав лошадей с противоположных сторон, и наносят друг другу копьями удары через щиты и панцири, один, окрасив свое копье кровью от удара между ребер противника, другой — ударом в бок. Лошади же их, на полном скаку столкнувшись грудью, встают на дыбы и сбрасывают с себя седоков. 3. Упав и потеряв из-за ран много крови, они находились при последнем издыхании, а остальные войска, увидев, как упали оба их предводителя, с боевыми криками и, бряцая оружием, бросились на врага и судьба была решена для обеих сторон. 4. Те из римлян, которые были на правом фланге и которыми командовал оставшийся из консулов Валерий, разгромили вейян и, преследуя их до самого лагеря, завалили равнину телами убитых. Те же из тирренов, которые находились на своем правом фланге под командованием Тита и Секстия Тарквиниев, царских сыновей, обратили в бегство левый фланг римлян и, оказавшись вблизи от частокола их лагеря, попытались прорваться и захватить с первого натиска укрепления, но после того как находящиеся внутри выдержали нападение, они получили сильный отпор и повернули назад. Охраняли же лагерь так называемые триарии[588], старые и испытанные во многих сражениях воины, которых использовали последними в наиболее серьезных сражениях, когда не оставалось никакой надежды.

XVI. Уже перед заходом солнца оба войска вернулись в свои лагеря, не столько радуясь победе, сколько оплакивая множество погибших и опасаясь оказаться вынужденными прибегнуть еще к одному сражению, так как оставшихся в живых было недостаточно для того, чтобы желать новой схватки, да и среди них многие были ранены. 2. Из-за смерти предводителя среди римлян царили печаль и уныние, и у многих возникла мысль, что будет лучше покинуть лагерь до наступления дня. И когда они это все обдумывали и обсуждали между собой, где-то во время первой смены караула из леса, рядом с которым они расположились лагерем, раздался какой-то зов, который был обращен к обеим армиям так, чтобы все могли его услышать. Он принадлежал либо герою, которому посвящена была эта священная роща, либо так называемому Фавну[589]. 3. Ведь римляне приписывали этому божеству панический страх, и такие явления в том или ином виде предстают пред взором людей, внушая им ужас или распространяя пугающие слух чудовищные звуки; таково, как говорят, дело этого бога. Этот нечеловеческий крик приказал римлянам не унывать, потому что они выиграли сражение: ведь трупов врагов оказалось больше. Говорят, что Валерий, вдохновленный этим голосом, напал на укрепления тирренов, многих из них убил и, прогнав оставшихся, овладел лагерем.

XVII. Таким вот образом завершилось сражение. На следующий день римляне, сняв доспехи с вражеских трупов и похоронив своих, ушли. Самые сильные из всадников, подняв тело Брута, украшенное наиболее почетными венками, повезли его в Рим, сопровождая многочисленными хвалебными речами и обильными слезами. Они были встречены сенатом, который постановил от имени народа почтить полководца предоставлением триумфа и угощать войско кратерами вина и яствами. 2. По вступлении войска в город консул отпраздновал триумф, как это было в обычае у царей, когда они совершали украшенное трофеями шествие и делали жертвоприношения. Добычу же консул посвятил богам, затем он освятил этот день и дал пир для наиболее именитых из сограждан. Но на следующий день Валерий, облачившись в траурные одежды и выставив на Форуме тело Брута, положенное на превосходное ложе, созвал народ на собрание и, взойдя на трибуну, произнес в его честь надгробную речь. 3. Итак, был ли Валерий первым, кто установил для римлян этот закон, или он перенял установленное еще царями, я не могу сказать определенно. Но, изучив всеобщую историю, которую написали древнейшие из поэтов и ученейшие из писателей, я твердо знаю, что произнесение при погребении именитых мужей речей, прославляющих их доблесть, — это древнее изобретение римлян, и эллины отнюдь не первые ввели его. 4. Эти авторы описали как гимнастические, так и конные состязания