– Если собираешься познать наше искусство, то не должна теряться в таких ситуациях. Ты не можешь позволить сбить себя с толку, когда изображаешь кого-то другого. Чем грубее попытка, тем безупречнее ты должна ее обыграть. Мастером можно стать только на практике, причем с людьми, которые вполне способны тебя раскрыть.

– Наверное, – согласилась Шаллан.

– Ботинки тебе слишком велики, – заметила Тин. – Но как же мне понравилось выражение его лица, когда ты их потребовала. «Нет извинений. Ботинки!»

– Мне и в самом деле нужны ботинки. Я устала топать по камням босиком или в тапочках. Набью внутрь немного войлока, и будут в самый раз. – Девушка подняла ботинки. Они действительно были очень велики. – Ну, почти.

Она оглянулась:

– Надеюсь, с ним все будет в порядке без них. Что, если на обратном пути ему придется сразиться с бандитами?

Тин закатила глаза:

– Детка, нам нужно обсудить твою добросердечность.

– Быть хорошей – не такая уж плохая вещь.

– И это говорит юная мошенница? – подловила ее Тин. – Ну ладно, давай вернемся в караван. Хочу отшлифовать кое-какие нюансы твоего рогоедского акцента. С твоими-то рыжими волосами у тебя будет, скорее всего, больше шансов использовать его, чем какой-то другой акцент.

Тороль Садеас закрыл глаза и положил Клятвенник на плечо, вдыхая сладкий, отдающий плесенью запах крови паршенди. Внутри его бился Азарт сражения, благословенная и прекрасная мощь.

Его собственная кровь так громко пульсировала в ушах, что он почти не слышал криков и стонов, раздававшихся на поле боя. На миг князь погрузился в наслаждение, которое давало сладостное сияние Азарта, опьяняющая эйфория от того, что целый час он провел, занятый той единственной вещью, что теперь приносила ему истинную радость: бился за собственную жизнь и отнимал жизни тех врагов, что были слабее его.

Все угасало. Как обычно, Азарт исчезал, когда битва завершалась. Он делался все менее и менее сладостным с каждым новым рейдом на паршенди – возможно, потому, что в глубине души Садеас знал, что это противоборство бессмысленно. Князь не напрягал все силы, не приближался к целям своего завоевательного похода. Да, действительно – убивать перемазанных кремом дикарей в забытой вестниками глуши уже было совсем не так увлекательно.

Садеас со вздохом открыл глаза и опустил клинок. По полю боя к нему приближался Амарам, переступая через трупы людей и паршенди. Его осколочный доспех был в пурпурной крови по локти, в закованной в броню руке он нес мерцающее светсердце. Он пинком отбросил мертвеца-паршенди и подошел к Садеасу, а его личная гвардия рассеялась и смешалась с гвардией великого князя. Садеас ощутил укол зависти: до чего вышколенные ребята, его собственные с ними сравниться не могли.

Амарам стянул шлем и прикинул вес светсердца, подбросив его и поймав.

– Вы понимаете, что ваш сегодняшний маневр не удался?

– Не удался? – переспросил Садеас, поднимая забрало. Неподалеку его солдаты уничтожали пятьдесят паршенди, которые не сумели выбраться с плато, когда остальные бросились в отступление. – По-моему, все обернулось весьма неплохо.

Амарам ткнул пальцем. На западных плато, со стороны военных лагерей, появилось пятно. Знамена указывали, что Хатам и Ройон, два великих князя, которые в порядке очереди должны были отправиться в вылазку на плато, явились вместе – они использовали такие же мосты, как и Далинар, и обогнать эти медленные и тяжелые штуковины не составляло труда. Одним из преимуществ мостовых расчетов, которые предпочитал Садеас, было то, что для их обучения требовалось всего ничего. Если Далинар вообразил, что замедлил Садеаса, провернув трюк с Клятвенником в обмен на мостовиков, то он сам себя обманул.

– Нам нужно было добраться сюда, – пояснил Амарам, – захватить светсердце и вернуться до того, как прибудут другие. Тогда вы могли бы объявить, что не поняли, что сегодня не ваша очередь. Прибытие этих двух армий лишает вас возможности все отрицать.

– Ты ошибаешься во мне, – возразил Садеас. – Ты предполагаешь, что меня по-прежнему волнует возможность все отрицать.

Последний паршенди умер с гневными криками; Садеас ощутил прилив гордости. Другие говорили, что воины-паршенди на поле боя никогда не просили пощады, но он видел однажды – давно, в первый год войны, – как они попытались это сделать. Даже сложили оружие. Князь лично их всех перебил осколочным молотом, одетый в доспех, на глазах у отступающих дикарей, которые наблюдали с близлежащего плато.

Больше никогда ни один паршенди не лишал его или его людей возможности завершить битву надлежащим образом. Садеас махнул авангарду, чтобы собрались и сопроводили его обратно в военные лагеря, пока остальная армия будет зализывать раны. Амарам присоединился к нему и пересек мост, прошел мимо бездельников-мостовиков, которые дрыхли на земле, пока лучшие люди умирали.

– Светлорд, долг обязывает меня присоединяться к вам на поле боя, – сказал Амарам, пока они шли, – но я хочу, чтобы вы знали: я не одобряю то, что вы здесь делаете. Нужно искать способ уладить разногласия с королем и Далинаром, а не злить их еще сильнее.

Садеас фыркнул:

– Не надо мне этих благородных речей. С другими они работают, но я-то знаю, какой ты на самом деле безжалостный.

Амарам стиснул зубы и устремил взгляд перед собой. Когда они достигли своих лошадей, он шагнул к Садеасу, взял его за руку и негромко проговорил:

– Тороль, в мире есть вещи куда более важные, чем ваши мелкие ссоры. Ты, конечно, прав насчет меня. Учти это, равно как и тот факт, что я лишь тебе могу сказать правду. Алеткар должен быть сильным и готовым к тому, что грядет.

Садеас забрался на чурбан, который принес ему конюх. Садиться на лошадь в осколочном доспехе следовало правильно, чтобы не навредить животному. Кроме того, однажды Садеас шлепнулся на задницу, когда сунул ногу в стремя, а оно, не выдержав, лопнуло.

– Алеткар и впрямь должен стать сильным, – согласился он, протягивая закованную в броню руку. – Так что я сделаю его таким, опираясь на силу кулака и власть крови.

Амарам, поколебавшись, вложил в его ладонь светсердце, и Садеас стиснул трофей, держа в другой руке поводья.

– И тебя не мучают сомнения? – спросил Амарам. – Из-за того, что ты делаешь? Из-за того, что нам приходится делать? – Он кивком указал на группу лекарей, которые несли раненых по мостам.