– Газ, ты чего-то хотел?

– Ну… – неуверенно проговорил он. – Я тут подумал…

Он посмотрел на альбом.

Шаллан открыла чистую страницу:

– Конечно. Ты хочешь того же, что я сделала для Гларва?

Газ кашлянул, прикрыв рот ладонью.

– Ага. Получилось очень здорово.

Шаллан улыбнулась и начала рисовать.

– Мне нужно позировать или как? – уточнил Газ.

– Конечно, – ответила художница, желая лишь дать ему занятие на время, пока будет рисовать.

Она привела в порядок его форму, сгладила брюшко, взяла на себя смелость исправить подбородок. Основные различия, однако, были связаны с выражением лица. На рисунке он смотрел куда-то вверх и вдаль. С правильным выражением повязка делалась благородной, покрытое шрамами лицо – мудрым, а форма становилась предметом гордости. Она заполнила задний план едва прорисованными деталями, напоминающими о той ночи у костров, когда караванщики поблагодарили Газа и остальных за свое спасение.

Вырвав лист из альбома, она вручила его Газу. Тот взял подарок с почтением и запустил пятерню в волосы.

– Буря… – прошептал он. – Я действительно так выглядел?

– Да.

Шаллан краем уха слышала, как поблизости тихонько гудит Узор. Обман… но также правда. Несомненно, именно таким Газа и видели люди, которых он спас.

– Спасибо, светлость, – сказал Газ. – Я… спасибо.

Очи Эш! Дезертир и в самом деле прослезился.

– Храни его так, – посоветовала Шаллан, – и не складывай до вечера. Я покрою его лаком, чтобы не смазался.

Он кивнул и ушел, пугая по пути растения. Газ оказался шестым мужчиной, попросившим ее о своем подобии. Веденка поощряла такие просьбы. Что угодно, лишь бы напомнить им, какими они могли – и должны – быть.

«А ты, Шаллан? Похоже, все хотят, чтобы ты кем-то стала. Ясна, Тин, твой отец… Кем хочешь стать ты сама?»

Она пролистала свой альбом, отыскала страницы, где нарисовала саму себя в полудюжине разных ситуаций. Ученая, придворная, художница. Кем из них она хотела стать?

Может, всеми сразу?

Узор загудел. Шаллан глянула в сторону и заметила Ватаха, который прятался среди деревьев неподалеку. Высокий главарь наемников ничего не говорил о рисунках, но она замечала его презрительные усмешки.

– Ватах, прекрати пугать мои растения! – окликнула его Шаллан.

– Макоб говорит, мы остановимся на ночь, – ответил тот и удалился.

– Неприятности… – прожужжал Узор. – Да, неприятности.

– Знаю, – бросила Шаллан и, подождав, пока листва развернется опять, начала ее зарисовывать.

К несчастью, хотя ей удалось добыть у торговцев угольки и лак, у нее не было цветных карандашей, с которыми можно было бы попытаться нарисовать нечто более впечатляющее. И все-таки должна была получиться хорошая серия этюдов. Заметная перемена по сравнению с остальными страницами в этом альбоме.

Она старалась не думать о том, что потеряла.

Девушка рисовала и рисовала, наслаждаясь тихим миром маленькой рощицы. К ней присоединились спрены жизни, мельчайшие зеленые мошки, сновавшие среди листьев и цветов. Узор перешел на воду и, удивительное дело, принялся тихонько считать листья на ближайшем дереве. Шаллан сделала с полдюжины набросков пруда и деревьев, надеясь, что сумеет позже разыскать их в какой-нибудь книге. Она позаботилась и о том, чтобы зарисовать листья в крупном виде, со всеми деталями, а потом перешла к рисованию того, что просто шло на ум.

Как же приятно рисовать не в движущемся фургоне! Условия были безупречные: достаточно света, тишина и спокойствие, кругом дыхание жизни…

Она замерла, осознав, что изобразила: скалистый берег океана, на заднем плане вздымаются знакомые утесы. Далеко-далеко у скал несколько неотличимых фигур помогают друг другу выбраться из воды. Шаллан могла поклясться, что один из них Ялб.

Обнадеживающая иллюзия. Девушка всей душой желала, чтобы они были живы. Наверное, ей никогда не узнать правды.

Потом она перевернула страницу и нарисовала первое, что пришло в голову. Набросок изображал женщину, которая стояла на коленях перед телом, занеся молоток и долото, словно собираясь обрушить их на лицо лежащего. Он был какой-то жесткий, одеревенелый… может, каменный?

Шаллан покачала головой, опустила карандаш и изучила рисунок. Почему же его нарисовала? В первом хотя бы был смысл: она переживала за Ялба и других моряков. Но что говорил о ее подсознании этот странный набросок?

Девушка подняла голову, осознавая, что тени вытянулись, а солнце медленно клонится ко сну. Шаллан улыбнулась ему и вздрогнула, увидев, что шагах в десяти от нее кто-то стоит.

– Тин! – воскликнула Шаллан, прижав к груди защищенную руку. – Буреотец! Ну ты меня и напугала!

Женщина пробралась через заросли, которые пятились от нее.

– Ты красиво рисуешь, но сдается мне – тебе бы следовало больше времени уделять подделке подписей. С талантом вроде твоего можно заниматься этим делом не переживая, что попадешь в неприятности.

– Я практикуюсь. Но мне нужно практиковаться и в рисовании тоже.

– Всю себя вкладываешь в эти рисунки?

– Не себя, – уточнила Шаллан. – Других.

Тин ухмыльнулась, приблизившись к камню, на котором устроилась Шаллан.

– У тебя всегда остро́та наготове, мне это нравится. Когда мы прибудем на Расколотые равнины, надо тебя познакомить с кое-какими друзьями. Они быстренько тебя испортят.

– Звучит не очень-то приятно.

– Чепуха! – Тин запрыгнула на сухую часть ближайшего валуна. – Ты же останешься собой. Просто твои шутки станут грязнее.

– Мило. – Шаллан покраснела.

Она полагала, что румянец заставит Тин рассмеяться, но вместо этого женщина задумалась.

– Шаллан, нам ведь и впрямь придется что-нибудь придумать, чтобы ты поняла, какова жизнь на самом деле и с чем ее едят.

– Серьезно? А чем запивают такое блюдо, тоником?

– Нет, вместо тоника получают кулаком по физиономии. И милые девушки потом плачут, если им вообще повезло остаться в живых.

– Тебе стоило бы понять, – заметила Шаллан, – что моя жизнь состояла вовсе не из бесконечных цветов и пирожных.

– Уверена, ты так считаешь. Все так считают. Шаллан, ты мне нравишься, на самом деле нравишься. По-моему, таланта у тебя хоть отбавляй. Но то, чему ты учишься… оно потребует делать совершенно другие вещи. Вещи, от которых душа вывернется наизнанку, порвется на части. С тобой будет происходить такое, чего раньше никогда не происходило.

– Ты меня едва знаешь, – возразила Шаллан. – С чего ты взяла, что мне раньше не приходилось такое делать?