Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Останьтесь, — бросил он и вместе с начальником полиции пошел к выходу.
Я смотрела им вслед и увидела, как хозяин достал из кармана камзола тяжелый кошелек и на ходу сунул его в руку начальнику полиции. Проделано это было с такой ловкостью, которая выдавала долгие годы тренировки. В свою очередь господин Фонс с такой же ловкостью, одним движением кисти, сгреб кошелек и отправил себе в карман.
Взятка!..
Потрясённая до глубины души, я стояла посреди комнаты, хотя мужчины вышли, и шаги их затихли на лестнице.
Господин Тодеу не просто лжесвидетельствовал ради меня, он ещё дал взятку должностному лицу… Как будто решил совершить все возможные преступления…
Я недолго оставалась одна. Минут через пять хозяин вернулся.
— Что с детьми? — сразу спросила я.
— Всё хорошо, с ними Джоджо. Никто не напуган, им было даже забавно. Не беспокойтесь, Фонс и его люди ушли. Вам ничего не угрожает.
— Но где были вы?
— Ездил по одному важному делу, — на его губах появилась улыбка — совсем невеселая, скорее, наоборот.
— Господин Десинд… — произнесла я умирающим голосом, готовая плакать и каяться. — Мне надо рассказать вам правду…
— Я ничего от вас не требую, — он подошел ко мне и положил руку мне на плечо.
Рука была тяжелая, горячая, и я почувствовала себя крохотной перепуганной, замерзшей и заблудившейся птичкой, которую подобрали и отогрели в ладонях.
— Пусть остальные болтают, что хотят, — продолжал хозяин, всё крепче сжимая моё плечо. — Я верю только тому, что вижу, а не чужим словам. И я никому не позволит обидеть ту, что принесла счастье в мой дом. А вы принесли.
— Откуда они узнали, что у меня нет документов? — спросила я, смущенная этими простыми, но такими важными для меня словами.
— Дядя Корнелии донёс, что вы — не та, за кого себя выдаёте, — сказал господин Тодеу.
— Лодочник?
— Он самый.
— А вы… заплатили начальнику полиции за молчание?
— Легче всего играть на человеческой жадности, — признал хозяин. — Но это того стоит.
Теперь его рука легла на мою щёку, погладила, и я прижалась к его ладони, уже зная, что произойдет сейчас. Не могло не произойти.
— Я позабочусь о вас, — тихо произнёс господин Тодеу и наклонился ко мне, отыскивая мои губы своими губами.
Вино давно выветрилось, но головокружение осталось. И я подчинилась этому головокружению, мечтая, чтобы оно продолжалось.
Поцелуй длился так долго, что мне не хватило дыхания, и я первая отстранилась, запрокидывая голову. Сердце стучало, готовое вырваться из груди, и господин Тодеу обнимал так крепко…
— Что мы делаем? — попробовала я остановить его. — Это неправильно…
— Для меня только это и правильно, — он не отпускал меня, и глаза у него блестели в свете свечи жарко, безумно, и говорил он такие же безумные и жаркие слова: — Вы не представляете, как я жил всё это время. Не жил, а мучился. И адские муки по сравнению с этими — ничто. Говорят, под новый год феи приходят к нам, простым смертным. Вы — фея? Вы принесли в этот дом сказку, а я уже и не надеялся, что в моей жизни сбудется сказка. Я полюбил вас с первого взгляда, как только увидел. И чуть не умер, когда встретил вас в моем доме. Вы стояли у окна, и ваши волосы были распущены, как сейчас, — он запустил руки в мои волосы, пропуская пряди сквозь пальцы, — солнце заглядывало в окно и целовало каждую прядь, — он целовал мои волосы, прижимал к лицу, вдыхая их запах. — Они пахнут солнцем и медом, и такие же золотистые. И ваше лицо… Солнце целовало и его. И я тоже захотел… как солнце…
Целоваться у него получалось гораздо лучше, чем у солнца, и я почти потеряла голову под напором страсти.
— Остановитесь, остановитесь, — взмолилась я, когда хозяин увлекся поцелуями настолько, что мы как-то незаметно оказались на кровати. — Вы ведь ничего обо мне не знаете!
— Знаю достаточно, — заверил он меня, не прекращая покрывать моё лицо короткими, обжигающими поцелуями. — Что бы я ни услышал о вас, ничто не изменит моего мнения. Вы не можете совершить ничего плохого. Но даже если и совершили, если оступились — это ничего не изменит. Я буду защищать вас, никогда не упрекну и никуда не отпущу.
— Если всё так, то дайте мне сказать…
Он отпустил меня сразу же, и отстранился, тяжело дыша.
— Говорите, если считаете, что это нужно, — бросил на меня быстрый и жадный взгляд, а потом передвинулся к изножью кровати, показывая, что готов слушать.
— Я — вдова, — выпалила я, в волнении сплетая и расплетая пальцы.
— Мне очень жаль, — сказал господин Тодеу.
— Не надо жалости. Моя семейная жизнь была милосердно короткой, и повторения её я не желаю.
— Ваш муж был не слишком хорошим человеком?
— О мертвых плохо не говорят, но он был слишком нехорошим, — сказала я, и меня передёрнуло от воспоминаний. — Сомневаюсь, что я когда-нибудь захочу замуж…
— Захотите, — очень уверенно сказал хозяин. — Такая женщина, как вы, не может долго находиться одна. Вы прекрасны, вы полны любви. Рано или поздно вам захочется выплеснуть эту любовь на мужчину, на своих собственных детей. И вы выйдете замуж.
— Это вряд ли, — я старалась говорить твёрдо, но задрожала, едва вспомнила о том, что произошло. Прошлое не отпускало меня. Я надеялась убежать от него, но идея была заведомо провальной. Вздохнув, я сказала главное, что уже не могла скрывать:
— Я убила своего мужа. Сразу после свадьбы.
Не сказать, чтобы Тодеу был потрясён этой новостью. Зато госпожа графиня побледнела и затряслась, как осиновый листок. Больше всего хотелось обнять её, согреть, чтобы перестала дрожать. Чтобы снова разгорелась в его руках, от его поцелуев… Тодеу судорожно сглотнул, едва только вспомнил, как его служанка сумеречно прикрывала глаза, позволяя целовать себя.
Столько времени он вызывал её на откровенный разговор, и эта жестокая всё время от него уходила. А теперь, когда слова были бы и не нужны, его красавица решила, что пришло время откровений.
«Не везёт тебе с женщинами, Тодо-колобродо, — с невесёлой усмешкой подумал Тодеу. — Тюфяк ты, а не герой-любовник».
Подумал так, но уже отодвигался к краю кровати, подальше от соблазна снова захватить в плен это красивое существо и зацеловать до полусмерти. И не только зацеловать, если уж мечтать напропалую. Возможно, лучше было бы повалить госпожу графиню в подушки и раз и навсегда доказать, что она была создана только для него.
Но он прекрасно знал, что не сделает этого. Это всё равно, что поймать певчую птичку, сломать ей крылья, посадить в клетку, а потом ждать и удивляться, что птица не поёт.