— Вы ударили господина Гибастиса?! — догадалась я. — Но он же под королевским покровительством! Ударить его — это государственная измена!

— Он меня разозлил.

— Важная причина! — сказала я сердито. — Я принесу мазь и бинты, о вас надо позаботиться.

— Я сам в силах это сделать.

— Вы уже всё сделали! Сейчас я принесу…

Но хозяин не дал мне уйти.

— И мазь и бинты вы найдете в этом сундучке, — сказал он, указав на кованный сундучок на секретере. — Что ж, позаботьтесь обо мне, если вам этого хочется.

Я нашла в себе силы дойти до стола и вполне бодро принялась копаться во внутренних отделениях сундучка, доставая необходимое. Оказывается, чужая боль пугает сильнее, чем своя. Вот и сейчас ко мне вернулись прежняя уверенность и деловитость, пока я смазывала ссадины на руке господина Десинда.

— Спасибо, что не отдали Логана, — сказала я тихо, накладывая бинты.

— Разве может отец отдать своего сына? — сказал хозяин.

Я прикусила губу, но не удержалась от вопроса:

— Вы… убеждены, что он — ваш сын?

— Он носит мою фамилию, не так ли? — усмехается господин Десинд.

Перевязка давно была закончена, но я продолжала держать руку господина Тодеу в ладонях.

— Мне надо ещё кое-что вам сказать… — начала я.

Правда, которую я скрывала, готова была вырваться наружу. В другое время я не осмелилась бы рассказать обо всем, но из-за меня господин Тодеу ударил придворного. Если начнутся разбирательства, пострадает не только хозяин. Может пострадать вся его семья…

— Мне надо сказать…

Я не успела ни в чем признаться, потому что господин Десинд притянул меня к себе и поцеловал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Целоваться с ним было неправильно, и я уже сто раз давала себе слово, что больше не пойду на поводу у своих желаний, но стоило только губам моего хозяина коснуться моих губ, как все клятвы и обещания были позабыты.

И все благие намерения были позабыты.

Только что я собиралась признаться господину Тодеу во всем, что я — беглая графиня, убившая своего мужа, что король разыскивает меня, как свою собственность, что Гибастиас узнал меня и может выдать в любой момент… Но один поцелуй — и я поняла, что не смогу ничего рассказать. Потому что как только станет известна правда, сказка закончится. Не будет больше теплых взглядов, ласковых слов, не будет поцелуев, от которых голова кружится сильнее, чем от выпитого вина…

Как получилось, что этот человек стал для меня пристанищем в жизненном море? Говорят, птицы всегда хотят вырваться из клеток, и я сама думала, что главное — это свобода. Главное — выбраться из клетки. Но что-то изменилось, и мне уже не нужна была свобода. Не нужна была свобода без этого мужчины, без его детей… Возможно, свобода — это свобода выбора клетки?.. Но разве сейчас я чувствовала себя в клетке?

— Вы немного пьяны, — сказал господин Тодеу, укладывая меня на подушки.

— Совсем нет, — возразила я, обнимая его за шею и не желая отпускать.

— Совсем да, — он разомкнул мои руки, поцеловал в каждую ладонь, а потом погладил меня по голове. — Сейчас вам надо закрыть глаза и заснуть. А когда проснётесь, то я выслушаю всё, что вы захотите сказать. Если захотите.

Заснуть?! Я пришла в ужас от одной мысли, что сейчас должна буду закрыть глаза. Потому что я хотела видеть его — рядом с собой, над собой… А закрыть глаза и перестать видеть — это уже почти разлука…

— Не уходите! — я вцепилась в него, боясь остаться одна. — Пожалуйста, не уходите.

— Но я здесь, не бойтесь. Вино уже действует, — словно издалека услышала я голос господина Тодеу. — Оно крепкое, вам хватит и наперстка, чтобы уснуть. А когда поспите, всё будет казаться не таким трагичным.

Я не хотела его отпускать, хотела сказать, что он не прав, и всё очень даже трагично, но внезапно на меня навалилась усталость, в голове затуманилось, я закрыла глаза и уснула, как провалилась в черную яму без дна.

Не знаю, сколько мне удалось проспать, но проснулась я оттого, что кто-то поднес свечу к моему лицу, и капля горячего воска упала мне на щёку.

Я вскочила, прижимая ладонь к лицу, и пытаясь разглядеть против света, кто стоит возле постели.

— Выспались, сударыня? — надо мной склонился начальник полиции, господин Фонс. — Неожиданно увидеть вас здесь.

— Неожиданно увидеть здесь вас, — ответила я хриплым от сна голосом. — Что вы тут делаете?

— Обыск, — ответил начальник полиции так радостно, будто приехал попить чаю с крендельками.

Господин Фонс ногой подтянул кресло к постели и сел, поставив свечу на стол.

Теперь я увидела, что в комнате мы находимся не одни, а в компании двух полицейских, которые глазели на меня, открыв рты.

— Обыск? — не поняла я, и запоздало вспомнила, что оказалась в постели хозяина в ночной рубашке.

Я нашла возле подушки платок и набросила на плечи, стянув концы на груди.

— Конечно, обыск формальный, — начальник полиции разглядывал меня с удовольствием, не подумав отвернуться и вывести своих людей. — Но он необходим. Я ведь должен выполнять свои обязанности.

— Разумеется, — пробормотала я. — Разрешите тогда мне уйти? Я тоже должна выполнять свои обязанности.

— Разве вы уже не потрудились с усердием? — любезно спросил начальник полиции и подмигнул мне.

— Намеки не уместны, — холодно сказала я, прекрасно понимая, как со стороны выглядит то, что я сладко сплю в хозяйской постели, в одной рубашке, с неприбранными волосами. — Вы не знаете, что здесь произошло, и не имеете права думать о ком-либо плохо.

Он засмеялся и смеялся так долго, что я посмотрела на него с беспокойством.

Что за формальный обыск он собрался здесь проводить? И в связи с чем? Уличил хозяина на контрабанде?..

— Пошли вон, — начальник полиции перестал смеяться и лениво махнул рукой своим подчиненным.

Те попятились к двери, продолжая разглядывать меня, но Фонс грозно нахмурился, и полицейские ретировались, не забыв прикрыть за собой дверь. Это мне понравилось ещё меньше, и я хотела встать с кровати, чтобы тоже уйти, но начальник полиции выставил ногу в тяжелом сапоге, преграждая мне дорогу.