Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна сама не могла себе объяснить, как это случилось, но теперь у нее было превосходство над Грейном. Яша Котик встречался с Эстер, и Анна знала, что у нее есть муж, какой-то мистер Плоткин, какой-то старый невежа, который ходит с актерами еврейских театров в парную баню и подбрасывает им денежные подачки. Сама Эстер, судя по описанию Яши Котика, была надломленной, полусумасшедшей бабенкой средних лет. Анна пришла к заключению, что ей не стоит из-за такой, с позволения сказать, соперницы пребывать целыми неделями в депрессии и подумывать о самоубийстве. Она даже перестала мечтать о том, чтобы Лея согласилась на развод с Грейном. Анна как будто пробудилась от какого-то кошмара. Она успела за свою жизнь совершить много глупостей, но ей пока всего лишь немного за тридцать, а выглядит она так, будто ей нет еще тридцати. Она красива, у нее есть дом, машина, она окончила университет в Германии, разговаривает на пяти или даже шести языках (если идиш считать за язык)… Когда Анна вспоминала тот день, в который она шла к Станиславу Лурье, чтобы забрать свои вещи, и портье обругал ее, а лифтер обидел, это казалось ей дурным сном. В тот вечер она была на грани безумия. От самоубийства ее отделял всего один шаг. Теперь же она была полна радости и энергии. Даже то, что ее папа почти потерял свое состояние, казалось ей мелочью. Она уж как-нибудь что-нибудь сумеет спасти. На этот раз она не будет все зарабатывать только для него. Постарается, чтобы и ей что-нибудь досталось…
«Это Америка, а не Европа! — говорила себе Анна. — Здесь надо заниматься делом, а не пустым самокопанием… Если вся Америка стоит на успехе, то пусть будет успех».
Сам этот день казался символом успеха: солнечный, ясный, не слишком жаркий. Ветерок, который дул с Гудзона, приносил с собой летние запахи. Перед цветочными магазинами на Бродвее стояли целые выставки цветов, которые продавали очень дешево. Магазины, торговавшие фруктами, были завалены отборным товаром. Good humor man,[275] продававший мороженое, звонил в колокольчики. Он был в белой униформе морского офицера. Машина с цистерной проехала мимо и обрызгала улицу водой. С тех пор как Анна купила машину и научилась ее водить, Нью-Йорк и вся Америка стали ей ближе, доступнее. Далекое стало близким. От мысли до дела проходило всего мгновение. Только что она была на Риверсайд-драйв, и вот она уже едет через Сентрал-парк. Деревья были в этом году зеленее, чем обычно, может быть, потому, что весной шло много дождей. Она остановилась рядом с грязной грунтовой дорогой и смотрела на молодых людей и девушек, проезжавших мимо нее верхом на лошадях. Запах конского навоза смешивался с запахами травы, воды и бензина. «Хорошо жить, несмотря на все сложности, — подумала Анна. — Америка — благословенная страна… Здесь, когда хочется что-то сделать, нет никаких преград». Теперь Анна ехала домой, в свою квартиру на Пятой авеню, во-первых, потому, что пообещала Грейну, что они будут вместе обедать. А во-вторых, потому, что ей требовалось долго разговаривать по телефону, а это удобнее всего делать у себя дома. Когда сидишь в удобном кресле, слова имеют совсем другой эффект, чем когда ты стоишь в тесной и душной телефонной будке. Когда у тебя в банке есть деньги, бизнес идет совершенно иначе, чем если приходится дрожать над каждым центом. «Даже в любви не следует целиком зависеть от любимого человека, — думала Анна. — Если он чувствует, что ты сходишь по нему с ума и он для тебя всё, то он топчет тебя ногами, даже если влюблен… Всегда надо иметь в запасе какую-то козырную карту».
Анна ехала по Пятой авеню. Останавливаясь на красный свет светофора, она каждый раз рассматривала витрины. Там было полным-полно дорогих вещей: платьев, драгоценностей, белья, мебели, серебра — все новейших моделей. Даже обложки книг выглядели в этом году красочнее и привлекательнее, чем во все прочие годы. Тысячи талантов сидели в Нью-Йорке и выдумывали все новые штучки, новые вариации, новые приемы, чтобы привлекать покупателей, точно так же, как цветы окрашиваются в самые разнообразные тона, чтобы привлекать пчел, переносящих их пыльцу. «Да, Фрейд прав. Главное на свете — секс, — философствовала Анна. — Чего бы, например, стоил мой приезд домой, если бы Герц не ждал меня? Не стоило бы даже варить кофе…»
Она открыла своим ключом дверь и услышала, что Грейн разговаривает по телефону. Как только она вошла, он поспешно закончил разговор. Как будто прервал его посредине… «Неужели он все еще болтает с этой сумасшедшей Эстер? — сказала себе Анна. — Это у него просто болезнь. Он наверняка и спит с нею тоже, свинья. Все его клятвы гроша ломаного не стоят… — Анна была зла, но решила не показывать своего гнева. — Я проучу его тогда, когда мне это будет удобно!» — сказала она себе. Грейн вышел ей навстречу в шлепанцах, в брюках и в расстегнутой рубашке. Он, наверное, одевался, когда эта баба ему позвонила. Или когда он ей позвонил… Анне подумалось, что за последние недели его золотистые волосы весьма поредели и заметно поседели на висках. У него уже почти появилась лысина.
— Ну, что там у твоего папы?
Анна закусила губу.
— Я тебе говорила: без меня он не бизнесмен. Он все потерял. Это правда. К тому же он, похоже, болен.
— Он что-то говорил обо мне?
— Ни единого слова.
— А о чем он говорил?
Анна больше не могла сдерживаться:
— О чем ты болтаешь с этой сдвинутой бабой, с этой бруклинской Ентой? И почему ты положил трубку как раз в тот момент, когда я вошла? Если ты так привязан к этой Яхне[276] среднего возраста, то что ты мне крутишь голову? Сколько, ты думаешь, я буду терпеть твое вранье и лживые клятвы? Сколько ты собираешься продолжать разыгрывать эту гнусную комедию?
Грейн ответил не сразу:
— Я разговаривал с Леей, а не с ней.
— А о чем тебе разговаривать с Леей?
— Лея больна. У нее опухоль груди…
Грейн побелел, и голос его задрожал. Анна молчала. Поняла, что он говорит правду.
— Когда это случилось?
— Неожиданно. В понедельник ее будут оперировать…
— Плохо, — сказала
