Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
Борис Маковер возвращался домой на такси. Глаза его были влажными. Сколько он их ни вытирал, слезы выступали вновь. Чек во внутреннем кармане согревал его и одновременно обжигал. Из слов Соломона Марголина и его предостережений было ясно, что он, Борис Маковер, висит на волоске.
«Разве я смогу отдыхать?» — говорил он сам себе. Он знал, что, как только войдет в дом, зазвонит телефон и ему придется говорить, говорить, говорить… Компаньоны уже так разругались между собой, что дело дошло до оплеух. Даже их жены ругались и таскали друг друга за волосы. Именно он не допускает, чтобы эти буйволы разорвали друг друга. Он самый старший из них и единственный, кто разбирается в законах Торы. Но если он поднимется и убежит, как человек, не желающий платить свои долги, то тем самым покажет, что все его увещевания и поучения не стоят выеденного яйца…
Поднимаясь на лифте, он думал: как сказать об этом Фриде? Она выходила замуж за богача, а теперь ей придется жить с бедняком. Кто знает? Она может еще разочароваться в этом замужестве… Она открыто ему сказала, что была влюблена в этого художника Якоба Анфанга… Да, Шлоймеле прав: пусть мне кажется, что я уже умер…
Стоя у двери, Борис Маковер принялся искать ключ, но Фрида Тамар, видимо, услыхала его шаги и открыла дверь. Она посмотрела на него с какой-то удивленной улыбкой. Лицо ее разрумянилось. Борис Маковер вошел.
— Фриделе, как у тебя дела?
— Борух, я должна тебе что-то сказать.
— Я тоже должен тебе что-то сказать.
— Зайди в гостиную. Садись. Вот так…
Фрида Тамар присела на диван. Борис Маковер рухнул в кресло. Только теперь он почувствовал, что ноги у него подгибаются. Сердце снова забилось и затрепетало. Перед глазами завертелись зеленые круги.
— Фриделе, дела у меня плохи! — сказал Борис Маковер.
Фрида Тамар широко раскрыла глаза:
— Что случилось?
— Я все потерял!
На лице Фриды Тамар осталось выражение благодушия, покоя и легкого упрека, как у матери, которой ребенок сказал, что потерял игрушку.
— Ну, не огорчайся. С Божьей помощью, пусть это будет искупительной жертвой за нас.
— Фриделе, к тому же я нездоров. Я только что от доктора Соломона Марголина.
— Знаю, знаю. Я только что с ним разговаривала.
— Что это вдруг?
— Он мне позвонил.
— Вот как? Ну, значит, тебе все известно.
— Мы поедем сегодня же. Ты придешь в себя.
— Коли так, то ты настоящая праведница!
И глаза Бориса Маковера наполнились слезами.
— Не преувеличивай. Я твоя жена.
— Жены тоже разные бывают…
Больше ничего сказать Бориса Маковер не смог.
— Борух, ты должен знать, что я беременна, — отозвалась Фрида Тамар после паузы.
Борис Маковер услыхал ее слова, но лица Фриды он не видел. Его охватила радость. Он снова и снова пытался вытереть слезы и сдерживался изо всех сил, чтобы не всхлипывать. Он испытывал радостное чувство, но одновременно все внутри него словно окаменело.
«Только бы мне дожить до обрезания!» — кричало что-то внутри него.
Он тут же спохватился, сообразив, что может родиться и девочка.
— Что ты молчишь?..
— Ну, все от Бога, — хрипло произнес Борис Маковер.
— Погоди, я тебе что-нибудь принесу… Немного ликера.
Фрида Тамар вышла и после довольно долгого отсутствия вернулась с рюмкой ликера. Борис Маковер выпил ее, но лучше себя не почувствовал. Силы оставили его. Фрида Тамар заботливо склонилась над ним, и при всей слабости он ощутил физическое влечение.
— Фриделе, поздравляю!
— Можешь меня поцеловать!
И Фрида Тамар поцеловала Бориса Маковера в губы.
Она ушла на кухню и долго там возилась. На этот раз она принесла чашку кофе. Борис Маковер махнул рукой, давая понять, что ничего не хочет.
— Приляг на диван.
— Не здесь. Может быть, ты сможешь постелить мне в моей молельне? — Говоря это, Борис Маковер думал о том, что если уж умирать, то он предпочитает лежать до похорон именно там…
— Полежи здесь! — наполовину попросила, наполовину приказала Фрида Тамар.
Она хотела помочь ему встать на ноги, но тут позвонили в дверь. От страха, что это может оказаться кто-то из его компаньонов, к Борису Маковеру вернулись и силы, и дар речи.
— Кто это? Я сейчас ни с кем не могу разговаривать! — воскликнул он ясно и твердо.
— Я никого не впущу.
И Фрида Тамар пошла к двери. Борис Маковер сидел в напряжении. Он отчетливо ощущал, что это напряжение укрепляет его, как лекарство или как инъекция. Теперь он был готов разговаривать, злиться, давать советы. Он вытер лицо, высморкался и снова стал Борисом Маковером, а не развалюхой… Он кашлянул и издал рык, как кантор, пробующий голос перед молитвой. «Ну, мы еще, с Божьей помощью, поборемся!» — решил он. Если это знак, что на небесах хотят, чтобы он еще пожил… Он уже сожалел, что велел Фриде Тамар никого не пускать. Было бы, пожалуй, лучше рассказать компаньонам о своем состоянии, вместо того чтобы прятаться от них, как вор. Он хотел позвать назад Фриду, но от гостиной до входной двери было слишком далеко. На пороге появилась Фрида Тамар.
— Борух, это твоя дочь!..
— Анна?
Борис Маковер сидел, выпучив глаза.
— Да, доктор Марголин велел ей приехать.
— С чего это вдруг?
— Доктор Марголин прав. Она все-таки твоя дочь.
— Ну, тогда пусть она войдет. Все сразу!
И Борис Маковер подумал, что оба они ведут себя глупо — и Шлоймеле Марголин, и Фрида Тамар. Слишком много неожиданностей — это слишком много волнений, которые отнюдь не полезны дли его сердца. Он неожиданно вспомнил стих: «Добрая весть утучнает кости»…[274] «Значит, я еще недостаточно жирен?» — подумал он и в то же мгновение увидел Анну. Она вошла одетая в светлый костюм, с цветком на лацкане. Борис Маковер не видел ее с похорон Станислава Лурье. Тогда Анна была в черном, шла, согнувшись под черным покрывалом, как глубокая старуха. Но она, видимо, быстро утешилась. Теперь Анна выглядела странно молодой и стройной, как будто к ней вернулись времена девичества. Она по другому расчесала или подстригла волосы, немного похудела и загорела. Отеческие чувства, которые испытывал к ней Борис Маковер в те дни, когда ему казалось, что она раскаивается, в одно мгновение оставили его. Это не его дочь, а хитрая нью-йоркская бабенка, кошка, которая, как ее ни кинь, всегда приземлится на лапы. «То же самое произошло бы, если бы и я умер, — подумал Борис Маковер. — Такие
