меня есть. — Мысль о спирохетах, неторопливо размножающихся в моей крови каждую секунду, заставила руки задрожать. Я подавила страх, что пенициллин может оказаться неэффективным. Он творил чудеса с простыми поверхностными инфекциями. Нет никаких причин думать, что он…

— Давай я сделаю это, саксоночка. — Джейми взял шприц у меня из рук. Мои пальцы были скользкими и неуклюжими, его — уверенными. Лицо в отблеске свечи выглядело спокойным, пока он наполнял шприц.

— Мне первому, — сказал он, возвращая шприц.

— Тебе? Но тебе не нужно… Я имею в виду, ты же ненавидишь инъекции, — закончила я слабым голосом.

Он коротко фыркнул и насупился.

— Послушай, саксоночка, если я хочу побороть твои и свои страхи, а я хочу, то бояться иголок мне как-то не к лицу, верно? Сделай это! — Он повернулся ко мне боком, наклонился и, поставив один локоть на столешницу, задрал край килта, обнажая мускулистую ягодицу.

Я не знала, смеяться или плакать. Можно было продолжить спорить, но, взглянув на него, стоящего с голой задницей и упертого, как скала, я поняла, что это бессмысленно. Он уже принял решение, и нам обоим придется жить с его последствиями.

Вдруг странно успокоившись, я подняла шприц, аккуратно сжимая его, чтобы удалить пузырьки воздуха.

— Тогда перенеси вес, — сказала я, грубо подталкивая его. — Расслабь эту сторону, я не хочу сломать иглу.

Он с шипением вдохнул: игла была толстой, и внутри было достаточно винного спирта, чтобы сделать инъекцию болезненной, в чем я убедилась минутой позже, когда вводила лекарство себе под кожу.

— Ай! Ой! Ох, Иисус твою Рузвельт Христос! — воскликнула я, сжимая зубы, когда вытаскивала иглу из бедренной мышцы. — Господи, как больно!

Джейми криво улыбнулся, все еще растирая задницу.

— Ай, что ж. Вторая часть уж точно не будет хуже.

Вторая часть. Я внезапно почувствовала какую-то пустоту внутри и головокружение, как будто не ела неделю.

— Ты… ты уверен? — спросила я, откладывая шприц.

— Нет, — ответил Джейми. — Не уверен. — Потом он глубоко вдохнул и посмотрел на меня, выражения лица было не разобрать в неверном пламени свечи. — Но я намерен попробовать. Я должен.

Глядя на него, я разглаживала льняную рубашку на проколотом бедре. Он уже давно сбросил все маски: сомнение, злость, страх ясно отражались в его чертах. Я вдруг подумала, что сейчас даже мои собственные эмоции было труднее прочесть, они были скрыты под синяками.

Что-то мягко коснулось моей ноги с негромким «мурр!», и я посмотрела вниз, чтобы увидеть Адсо, который притащил мне мертвую полевку, без сомнения, в знак своей любви. Я приподняла край рта, губы защипало, потом подняла глаза на Джейми и растянулась в настоящей улыбке, позволяя ране снова разойтись и чувствуя серебряный привкус крови на языке.

— Ладно… Ты всегда кончал для меня со всеми проблемами, когда я в этом нуждалась. Думаю, справишься и сейчас.

Мгновение Джейми выглядел озадаченным, не ухватив двусмысленной шутки. Потом до него дошло, и он покраснел. Губы неопределенно дернулись несколько раз, как будто он не мог выбрать — потрясла я его или насмешила.

Я подумала, что он отвернулся, чтобы скрыть свое лицо, но на самом деле он сделал это только для того, чтобы заглянуть в шкаф. Джейми нашел, что искал, и повернулся ко мне с бутылкой моего лучшего мускатного вина, тускло поблескивающей в темноте. Он зажал ее локтем и тут же достал вторую.

— Да, кончу, — сказал он, протягивая мне свободную руку. — Но если ты думаешь, что хоть один из нас будет при этом трезвым, саксоночка, ты сильно ошибаешься.

* * *

Порыв ветра из открытой двери пробудил Роджера от беспокойного сна. Он уснул сидя на скамье — ноги вытянуты на полу, Джемми теплым калачиком свернулся на груди. Он растерянно заморгал, когда Брианна наклонилась, чтобы забрать мальчика.

— Там дождь? — спросил он, уловив запах влаги и озона от ее плаща. Он сел прямее и провел ладонью по лицу с отросшей четырехдневной щетиной, чтобы проснуться.

— Пока нет, но скоро начнется. — Она уложила Джема обратно в кроватку, укрыла его и сняла плащ, прежде чем вернуться к Роджеру. Брианна пахла ночью, и ее рука на его горящей щеке была холодной. Он обхватил руками ее талию и уткнулся в нее головой, вздыхая. Он был бы счастлив сидеть так вечно, ну, или по крайней мере еще час-другой. Она коротко и нежно погладила его голову, а потом отошла, чтобы зажечь свечу от очага.

— Ты, должно быть, умираешь с голоду. Приготовить тебе что-нибудь?

— Нет. То есть… да. Пожалуйста.

Последние остатки сна испарились, как только он понял, что действительно очень хочет есть. После остановки у ручья они больше не делали привалов, Джейми не терпелось вернуться домой. Роджер не мог вспомнить, когда ел в последний раз, но до этой минуты не ощущал даже намека на голод.

Он набросился, как дикий зверь, на хлеб с маслом и джемом, которые она принесла ему. Он ел совершенно бездумно, и прошло несколько минут, прежде чем он, дожевывая последний кусок, догадался спросить ее:

— Как твоя мать?

— В порядке, — ответила она, необычайно похоже изображая Клэр с ее по-английски твердой верхней губой. — В полном порядке. — Она гримасничала, и Роджер тихо засмеялся, машинально оглядываясь на детскую кроватку.

— Так все-таки?

Бри изогнула бровь, глядя на него.

— А ты как думаешь?

— Нет, — признал он, становясь серьезней. — Но вряд ли скажет тебе правду. Она не хочет, чтобы ты беспокоилась.

Она издала грубоватый гортанный звук в ответ на это замечание и повернулась к нему спиной, откидывая с шеи копну волос.

— Поможешь мне со шнуровкой?

— Ты звучишь прямо как твой отец, когда делаешь этот звук, — только выше. Тренировалась? — Он поднялся и расслабил завязки на платье, а потом занялся и корсетом. Подчиняясь импульсу, Роджер запустил руки под платье и положил их на теплую округлость ее бедер.

— Каждый день. А ты тренировался? — Она наклонилась назад, прижимаясь к нему, и его руки поднялись вверх, обхватывая груди.

— Нет, — признал он. — Это больно.

Это была идея Клэр: он должен был распеваться, повышая и понижая голос, чтобы расслабить связки и, если повезет, вернуть его оригинальное звучание.

— Трус, — сказала она, но голос прозвучал так же мягко, как прикосновение ее волос к его щеке.

— Да, так и есть, — ответил Роджер тихо. Было больно, но его тревожила не физическая боль. Эхо его прежнего голоса внутри, его мощь и легкость, оказывалось рядом с невразумительными звуками, которые теперь с таким трудом извлекались из горла: хрипы, писк и клокотание. «Как будто подыхающая свинья пытается