На принца работало и время. Чтобы сохранить корону за старшей ветвью династии Романовых, Анна-младшая обязана была обеспечить наследника старевшей императрице. Сыну Бирона же было всего 15 лет, и ждать, пока он возмужает, государыня больше не могла, тем более что рядом с её племянницей находилась в расцвете сил и красоты дочь Петра Великого.

В условиях цейтнота Бирон пошёл ва-банк — или был спровоцирован на опрометчивый шаг. Многознающая леди Рондо рассказывала: «…когда она (принцесса Анна. — И.К.) выказала столь сильное презрение к принцу Брауншвейгскому, герцог решил, что в отсутствие принца дело будет истолковано в более благоприятном свете и он сможет наверняка склонить её к другому выбору. В соответствии с этим на прошлой неделе он отправился к ней с визитом и сказал, что приехал сообщить ей от имени её величества, что она должна выйти замуж с правом выбора между принцем Брауншвейгским и принцем Курляндским. Она сказала, что всегда должна повиноваться приказам её величества, но в настоящем случае, призналась она, сделает это неохотно, ибо предпочла бы умереть, чем выйти за любого из них. Однако если уж ей надо вступить в брак, то она выбирает принца Брауншвейгского. Вы догадываетесь, что герцог был оскорблён, а принц и его сторонники возликовали».

Леди Рондо относила эти события к июню — но вопрос со свадьбой государственного значения был решён раньше. Во всяком случае, уже 8 марта принц Антон известил брата, герцога Карла, о предстоящей женитьбе. А 14 апреля сам Бирон объявил резиденту Рондо о скором браке Анны Леопольдовны и брауншвейгца.

По указанию императрицы двор наследницы увеличился с двенадцати до восьмидесяти четырёх человек; теперь при Анне Леопольдовне состояли гофмаршал князь Черкасский, по два камергера и камер-юнкера, гоффурьер, два мундшенка, камердинер, два камер-пажа и четыре пажа, из нижних служителей — два камер-лакея и 12 лакеев, четыре гайдука. У неё появились свои келлермейстер и келлершрейбер, своя кухня с пятнадцатью мундкохами, поварами, поваренными работниками, «конфектурный» мастер с учеником, шесть истопников. Дамский штат принцессы составляли гофмейстерина, четыре фрейлины, француженка-«мамзель», камер-фрау, две камер-юнгферы, кастелянша и шесть прачек. Делопроизводство двора вели секретарь, канцелярист, два подканцеляриста и два копииста.

Кабинет-министру Волынскому, уламывавшему Анну-младшую на брак с Антоном Ульрихом, она откровенно высказала свои чувства: «Вы, министры проклятые, на это привели, что теперь за того иду, за кого прежде не думала», — заметив, что жених «весьма тих и в поступках не смел». Опытный царедворец галантно парировал укоры и разъяснял принцессе всю пользу такой ситуации, когда муж «будет ей в советах и в прочем послушен».

Для самого Волынского этот успех стал началом конца, но герцог в «главном деле» проиграл. Принцесса, поставленная перед выбором, согласилась на «тихого», но породистого жениха. Двор готовился к свадьбе. «Всем придворным чинам и особам от первого до пятого класса оповещено, дабы они к означенному торжеству не только богатым платьем, но и приличным по их званию экипажем и ливреей снабжены были», — вспоминал камергер Эрнст Миних.

Начался предсвадебный переполох: выбор ткани и пошивка платья (с непременной разведкой, как обстоит дело с туалетами соперниц), подбор кареты, аксессуаров, драгоценностей, ливрейных лакеев, заказ новых париков, кружев, табакерок. Анна Иоанновна на радостях устроила в июле 1739 года пышные торжества. Посланник императора Карла VI маркиз Антонио Ботта д'Адорно на три дня принял высшее в дипломатической иерархии звание посла, чтобы формально от имени своего государя совершить сватовство. После театрального въезда в столицу (откуда он и не выезжал) маркиз со свитой явился на торжественную аудиенцию и в присутствии всего двора и дипломатического корпуса попросил руки Анны Леопольдовны для принца Брауншвейгского.

На немецкую речь посла императрица по-русски ответила согласием. Далее перед Анной Иоанновной предстал посланник герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского, который, стоя у подножия трона с непокрытой головой, вручил письмо своего государя. По окончании этой сцены Анна Иоанновна допустила к аудиенции и принца — в приличествующей случаю форме тот «изъяснил о желании своём сочетаться браком с принцессой Анной». «Во всё это время в зале стояла столь глубокая, нарушаемая только речами, тишина, что можно было услышать, как упала булавка. Эта тишина вкупе с богатством одежд её величества, величественностью её особы и знатностью всего общества придавала церемонии особую торжественность и пышность», — отметила леди Рондо.

Обер-гофмаршал Р. Левенвольде и первый вельможа страны кабинет-министр князь А.М. Черкасский ввели принцессу; стоя против императрицы, она объявила о своём согласии на брак. Далее величественное зрелище превратилось в жалостное. «Принцесса обняла свою тётушку за шею и залилась слезами. Какое-то время её величество крепилась, но потом и сама расплакалась. Так продолжалось несколько минут, пока наконец посол не стал успокаивать императрицу, а обер-гофмаршал — принцессу. Её величество, оправившись от волнения, взяла кольцо у принцессы, а другое у принца и, обменяв их, отдала ей его кольцо, а ему — её. Затем она повязала на руку племянницы портрет принца и поцеловала их обоих, пожелав им счастья. Потом принцесса Елизавета подошла поздравить невесту, как теперь называли принцессу, и, заливаясь слезами, обняла. Но императрица отстранила её, и Елизавета отступила, чтобы другие могли подойти и поцеловать руку невесты, продолжавшей плакать. Принц поддерживал её и действительно выглядел немного глупо среди всего этого потока слёз» — таким общим рёвом посреди поздравлений закончился торжественный акт.

Третьего июля в девять утра Антон Ульрих с небольшой свитой без особой пышности первым проехал в церковь Рождества Пресвятой Богородицы (находилась на месте нынешнего Казанского собора). Но следовавшие за ним знатные особы постарались блеснуть роскошью. Предоставим слово леди Рондо: «Их экипажи — и кареты, и ливреи слуг — были великолепны; перед каждой каретой шло по десять лакеев, а у некоторых было ещё по два скорохода и разнообразные ряженые на потеху публике. У одного экипажа, который мне очень понравился, двумя скороходами были негры, одетые в чёрный бархат, так плотно прилегавший к телам, что они казались обнажёнными, и только, на индейский манер, были надеты перья». Здесь же пришлось присутствовать и Бирону, делая хорошую мину при плохой игре. Во время парадного шествия в церковь герцог выступил «в совершенно великолепной коляске, с двадцатью четырьмя лакеями, восемью скороходами, четырьмя гайдуками и четырьмя пажами — все они шли перед коляской; кроме того, шталмейстер, гофмаршал и два герцогских камергера верхами. У двоих последних было по своему лакею в собственных ливреях».

Далее двигался поезд государыни с племянницей — лакеи, скороходы, пажи, камергеры, высшие чины двора и, наконец, запряжённая восьмёркой лошадей карета Анны Иоанновны: «Императрица и невеста сидели в ней напротив друг друга: императрица — лицом по ходу, невеста — спиной. На невесте было платье из серебристой, вышитой серебром ткани с жёстким лифом. Корсаж весь был усыпан бриллиантами; её собственные волосы были завиты и уложены в четыре косы, также увитые бриллиантами; на голове — маленькая бриллиантовая корона, и множество бриллиантов сверкало в локонах». Следом ехали дамы «в каретах и со слугами, как и их мужья, проследовавшие перед императрицей. Богатство всех этих карет и ливрей было неописуемым».