от которой его холодное сердце тает, душа, в которую невозможно не влюбиться.

«Она страдает из-за тебя. Ты встал на пути могущества и почести, которые принадлежат ей по праву. Только ты мешаешь ей стать великой ведьмой… Отрекись от нее… отпусти…»

Отказаться…

Да, это же так просто и легко. И если подумать, он уже столько раз это делал. Отступался, бросал ее, прикрываясь долгом, честью и ее безопасностью и благополучием. Это же ложь. Разве предательство можно оправдать жалкими словами?

«Слабак… Разве ты достоин ее?.. Миа — сильная, умная и щедрая. Она никогда не пасовала перед трудностями, никогда не опускала руки. Даже в самых сложных и безвыходных ситуациях Миа была сильнее тебя. Ты же отрекся от собственных чувств, отказался от нее… Предатель, который только и может, что пресмыкаться перед Севером, разрываясь между Долиной и Империей».

Как же больно было это слышать! Потому что все сказанное было правдой. Сколько же раз он причинял Миа боль своими поступками? А она прощала и принимала его назад.

«Ты недостоин ее… никогда не был».

— Но я буду! — неожиданно закричал и выпрямился. — Да, я был глуп, слеп и вел себя как последний дурак. Но это было раньше. Миа достойна самого лучшего мужчины, и я готов стать им.

«И что ты можешь, опальный лорд?» — зло смеялся бесполый голос, который, казалось, слышался отовсюду.

— Все. Ради нее и нашего ребенка я могу все. Если надо, землю буду грызть зубами. Но я стану для нее самым лучшим!

«Люди не меняются… Ты не сможешь».

— Смогу! — от былой неуверенности не осталось и следа. С каждым словом, с каждой произнесенной фразой барс все больше и больше понимал, что сказанное сейчас не ложь, не сиюминутный порыв. Это отражение его истинных мыслей и чувств.

«Глупец…»

Дышать становилось все труднее. Воздух вокруг него накалился, опаляя жаром легкие и высушивая кожу, словно пергамент.

«Ты умрешь. И твоего сына воспитает другой! Неужели ты думаешь, что Ягуар оставит ее одну? Он уже присматривается к ней, обхаживает… Лорд не позволит вам быть вместе… Избавились от Севера, получите Ягуара… Вам никогда не будет покоя в этом мире…»

— Ложь!

«Ты слаб и ничтожен. Клятва решила все за тебя…»

— Клятвы! Больше! НЕТ! — сквозь зубы прорычал и чуть не задохнулся от боли, когда невидимые цепи с грохотом падали с его души, даря такую желанную свободу.

Жар все нарастал, пот покрыл липким слоем тело, но он все равно дрожал от холода, не в силах остановиться.

И внезапно все изменилось… Теплые руки, родной запах и нежный голос.

— Ксандер… Ксандер! Ты слышишь меня?

С трудом подняв голову, барс взглянул на любимую женщину, которая стояла перед ним на коленях, обеспокоенно всматриваясь в его лицо.

— Ты… плакала, — прохрипел мужчина, стирая слезинки с ее щек.

А Миа тихо рассмеялась в ответ.

Рука была непривычно тяжелой. Скосив взгляд, он увидел резной узкий браслет на запястье. Его брат-близнец украшал руку Миа. Не просто браслеты, а брачные узы.

— У нас получилось?

Жена улыбнулась и упала в его объятия.

— Как же ты меня напугал. Мы свободны, Ксандер.

— Миа Снежная… А что, звучит?

Ее чарующий смех стал самой лучшей наградой для его израненного сердца.

Глава 13

Свобода

Мне хотелось смеяться и плакать, танцевать и прыгать, петь и кричать. Мне так много всего хотелось, но я продолжала стоять на коленях, прижимаясь к мужу (какое это, оказывается, волшебное и удивительное слово — муж), и просто молчала. Слова казались лишними и такими ненужными.

У нас получилось. Клятва была снята, брачные браслеты сжимали запястья, и все было хорошо. Но я еще не могла до конца поверить, что это не сон. Казалось, еще чуть-чуть — и я проснусь, и снова будет все по-прежнему: холодный замок, Север и клятва, стоящая между мной и барсом.

Миа Снежная.

Это я?.. Так мечтала, так долго шла и теперь никак не могла привыкнуть к этой мысли.

«У нас будет еще столько лет, чтобы привыкнуть», — прошептал внутренний голос.

Браслет был очень красивым. Словно сотканный из тонкого, но прочного серебра, украшенный узорами и магическими рунами, он сливался с кожей, образуя с ней единое целое. Конечно, было непривычно его ощущать, но я была уверена, что скоро перестану его замечать.

За всеми этими заботами и тревогами я и не заметила, как раны на запястьях затянулись, да и общее состояние улучшилось. У меня больше не кружилась голова, прояснилось сознание, и от былой усталости не осталось и следа.

— Как же ты меня напугал, — прошептала ему, проведя рукой по шее, плечам и стирая с них следы сажи.

Его кожа была такой горячей, словно у Ирбиса начался жар.

Огонь не тронул его, но гарь и пепел оставил. Даже белоснежным волосам досталось. Я осторожно стряхнула черные хлопья с его головы, улыбаясь как дурочка.

— Прости, — вздохнул, закрывая глаза, прижимаясь лбом к моему лбу и замирая, едва дыша. — Ты как?

— Хорошо. Почти не затронуло, — рассказывать о тех словах и ребенке не хотелось. Не стоило пугать Ирбиса раньше времени. Я ведь сама еще не до конца разобралась в том, что услышала. — А ты? Очень больно было?

— Нет. Меня просто заставили окунуться в собственные страхи и сомнения. А это страшнее любой боли… Полезная вещь. Знаешь, что я понял?

— Что?

— Что люблю тебя больше всего на свете.

Это были не просто слова, не они имели значение. Его голос был таким проникновенным, что я чувствовала всю гамму чувств, которые Ирбис испытывал.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала в ответ.

— И что был дураком, когда пытался от тебя отказаться. Прости. Я отступил, поддался своим страхам и чуть не потерял самое дорогое.

— Главное, что все хорошо закончилось. Я ведь все равно не позволила бы тебе сбежать.

Тихо рассмеялся и мягко поцеловал.

— Ты ведь использовала камень.

Я сжала камешек в руке и улыбнулась.

— Да. Свое желание я потратила. Теперь передам по наследству следующему.

— Обещаю, ты никогда не пожалеешь о своем выборе. Нам надо встать. Тебе нельзя сидеть на полу, — спохватился Ирбис, поднимаясь и помогая встать мне.

Поднявшись, он покачнулся, но на ногах устоял.

— Я горел? — недоуменно спросил барс, осматривая руки и тело, почерневшие от копоти.

— Огонь был, он не давал мне подойти к тебе, — призналась ему.

Оказалось, что пока мы обнимались, все жрецы, кроме того юного, ушли, оставив нас одних. В зале еще пахло разнотравьем и растопленным воском.

Юноша поднес