Раздался щелчок.

– Что это?

– Я снял винтовку с предохранителя.

– Держал ее на предохранителе? Дурак.

– Мне казалось, что снял.

– Заткнись.

– Сам заткнись.

– Просто сиди тихо. – И все последовали этому совету. Ждали, полусонные, в чистенькой зеленой форме с кожаными ремнями, не выпуская из рук винтовку или прижимая к груди револьвер.

– А если его здесь нет? – Голос солдата, который сидел в гостиной, прозвучал как-то слишком громко.

– Он здесь. Кто-то его видел.

– А если он уже ушел?

– Тогда мы его не возьмем, – ответил другой, с лестницы. – Но не волнуйся, они всегда приходят домой. Именно для этого и бегут с фронта.

– Мне такая работа не нравится.

– Можешь попроситься на передовую.

* * *

Алессандро знал, что отец умирает, но в то же время и не хотел этого знать. Однако жизнь старика подходила к логическому завершению, об этом свидетельствовали не вызывающие сомнений признаки. Даже Лучана понимала, что происходит. Отец иногда изумлялся, случалось, пугался, его переполняло сожаление, но обдурить его не представлялось возможным.

Алессандро же видел то, чего и в помине не было, и одновременно не желал замечать очевидного. Всем известно, что если перед глазами двоится, очень трудно определить, какой из двойников настоящий. От Алессандро не укрылись и нарастающая слабость, и временные, пусть и ненадолго, уходы в другой мир, и затрудненное дыхание, и дрожь во всем теле, и движения руки, ползущей по простыне в поисках чего-то, существующего в другом измерении. После долгих лет уверенности в себе и внутренней уравновешенности, мудрости, власти и самоконтроля, адвокат Джулиани теперь все забывал, смеялся невпопад, не понимал, где находится. Ради неуправляемых полетов он оставлял даже дочь, которую любил больше всех и всего на свете, – и детям казалось, что в места, откуда открывается вид на другой мир, его водит ангел. Он не хотел уходить, боялся, но ангел убеждал, что ничего страшного в этом нет, готовил к путешествию в царство тьмы, света и вечности.

Алессандро не знал, как проживет в этом мире хотя бы полсекунды без отца. Не все родители любят детей больше всего, и часто связь между родителями и ребенком куда менее прочна, чем с некоторыми совершенно чужими людьми или принципами, и только после смерти одного другой осознает свою любовь или вновь путает ее с понятием, принципом или сожалением, но между Алессандро и его отцом такая связь уже была установлена еще раньше, возможно, когда отец обнимал сына или говорил с ним в моменты великой грусти или страха. Вероятно, истинная любовь, не нуждающаяся в прикосновениях, заверениях и восхищении, безмерная любовь адвоката Джулиани к детям вызывала и безмерную любовь детей к отцу.

Все потуги и усердие Алессандро основывались на надежде и силе воли. Он не мог позволить отцу умереть. Он сохранял здравомыслее и не позволял себе распускаться в разговорах с доктором Де Росом или со специалистами, которые появлялись очень редко, точно троллейбусы в дождливую погоду. Он все делал, все замечал, помогал в меру сил, когда медсестрам требовалась помощь, демонстрировал недюжинную силу, если возникала необходимость поднять адвоката Джулиани. Чрезвычайно почтительно держался с монахинями, тянулся к ним всей душой, так что им было приятно подходить к кровати его отца. Хорошо одевался, всегда выглядел чистым и аккуратным. Проводил долгие часы, стараясь найти какое-нибудь упущение врачей. Он знал, как мягко надавить на них, если обнаруживал, что они вроде бы чего-то не сделали, а потом тотчас же извиниться, осознав собственную неправоту.

Казалось логичным, что именно теперь оборона итальянцев рухнула, словно адвокат Джулиани и миллионы солдат сражались на одной проигранной войне, только на совершенно разных фронтах, хотя на самом деле все было не так. Речь шла о разных войнах. Его отец участвовал в великой войне, где главную роль играла не борьба, а тайна. Война была невидимой, молчаливой и абсолютной. Побеждали в той войне, на которой сражался его отец, только верой и воображением, да и то никто не мог точно сказать, действительно ли это были победы.

Один из солдат умер, и его кровать пока пустовала. Лучана сидела рядом с отцом, лицом напоминая Алессандро солдата, пытающегося определить, с какой стороны противник ведет огонь. Кожа адвоката Джулиани обрела землистый оттенок, поэтому все белое и серебристое на этом фоне просто сияло. Он вновь потерял сознание, и, учитывая его общую слабость, они не пытались привести его в чувство.

– Где ты был? – спросила Лучана брата. Хотя она собиралась вложить в вопрос раздражение и злость, но слишком устала для этого.

– Ходил к специалисту, но его не оказалось на месте. Уехал в армейский госпиталь Виченцы.

– Какого специалиста?

– По сердцу.

– Но один у нас уже есть.

– Может, этот знает больше. Кто хуже, бесхребетный сукин сын, который говорит тебе, что проигрывает сражение, или уверенный в себе сукин сын, который сохраняет у тебя надежду, что итогом все-таки будет победа? Не понимаю, как врачи могут быть такими самодовольными. У них же постоянно умирают пациенты. Казалось бы, они должны быть смиреннее всех в мире, так нет же, держатся, точно генералы.

– А почему генералы держатся, точно генералы? – спросила Лучана. – У них все время гибнут солдаты. Будь они бизнесменами, давно бы обанкротились. Почему потеря душ влечет меньшую ответственность, чем потеря денег?

– Я знаю, Лучана, – ответил Алессандро, не поднимая на нее глаз. – Я видел это своими глазами. – Он подошел к кровати. – Папа? – позвал он, хотя и знал, что ответом ему будет лишь хрипловатое дыхание, которое теперь иногда прерывалось тишиной, заставлявшей их взглянуть на отца, даже если они клевали носом. – Он теперь такой маленький. Посмотри на него. Просто не могу поверить. Это же наш отец. Он совсем белый и серебристый, как выбеленная солнцем травинка.

– Не говори так.

– Это правда. Посмотри, каким он стал. Я помню, как он возвышался надо мной – с черными волосами, загорелый и сильный.

– Когда он перестал заниматься греблей? – спросила Лучана.

– У него не было времени. С возрастом ему становилось все сложнее спускать лодку на воду и бороться с течением, когда оно сильное. Он сейчас такой хрупкий, словно сублимируется.

– Что такое сублимироваться?

– Переходить из твердого состояния в газообразное, минуя жидкое, словно снег на солнце. Исчезает прямо на глазах.

Один из солдат застонал во сне. Похоже, он умирал. Застучал зубами.

– Позови медсестру, – попросил Алессандро, и Лучана выбежала из палаты.

Алессандро опустился на колени и прижался щекой к подушке отца.

– Папа, – прошептал он на ухо старику, – заканчивай с этой ерундой, поднимайся, начинай жить снова, хватит умирать. – Отец внезапно открыл глаза, заставив Алессандро отпрянуть назад, а когда адвокат Джулиани нашел взглядом сына, выглядел он на удивление отдохнувшим и в здравом уме.