– Иди сюда, – тихо сказал Чиро.

– Нет уж, ты иди ко мне.

Чиро выбрался из постели и подошел к жене.

– Прости. Я хотел, чтобы ты была в безопасности. Я не хотел тебя обидеть. Конечно же, ты можешь о себе позаботиться. Ты же выжила без меня в Хобокене.

– Что поможет тебе поправиться, Чиро?

– Чудо, – тихо сказал он.

– Мне кажется, я знаю одно.

– Монсеньор Шиффер уже израсходовал целый флакон святой воды из Лурда. Только немец может дать итальянцу французскую святую воду! – пошутил Чиро.

– Нет, я не про чудо в бутылке, я про настоящее. Пожалуйста, возьми наши сбережения и поезжай в Италию. Ты должен увидеть наши края, брата. Друзей. Монастырь. Окунуться в воду реки Во. Она вылечила бы тебя быстрее, чем вода из Лурда.

– Энца, о чем ты говоришь? Мое место здесь, с тобой и Антонио.

– Нет, Чиро, послушай меня. – Она сжала его руку. – Помнишь ягоды позднего лета? Помнишь, как можжевельник осенью пускает молодые побеги, они тянутся к небу, наливаются силами, бархатные на ощупь, помнишь? Если что-то и может вылечить тебя, так это место, откуда ты родом, и люди, которые любят тебя. Твой друг Зигги…

– Игги, – поправил Чиро.

– Неужели ты не хочешь увидеть его?

– Он научил меня курить.

– Ты должен поблагодарить его, – сухо усмехнулась Энца. – А монахини…

– Мои монахини! – рассмеялся Чиро. – Интересно, кто из них еще остался в Сан-Никола…

– Ты должен поехать туда и возвратить себе дом. Горы принадлежат тебе не меньше, чем любому другому. Этот испорченный человек, священник, изгнал тебя, и ты так и не вернулся. Это неправильно.

– Неужели моя чудесная жена наконец ополчилась на Римскую церковь?

– Нет. Но плохой священник есть плохой священник.

– Я часто мечтал о том, чтобы построить дом в наших горах, – вроде того, который ты помогла построить своей семье. Я хотел сад.

– А я там была, в твоей мечте?

– Всегда. Просто я этого тогда не знал. Не знал, что женщина, которую я буду любить всю жизнь, – это ты.

– Если ты любишь меня, дай горам тебя исцелить.

Через пару дней после этого разговора все четверо собрались и договорились объединить свой бизнес. Латини собирались летом переехать в Чисхолм и арендовать дом на Уиллоу-стрит. Мужчины провели инвентаризацию и решили расширить ассортимент – помимо рабочих башмаков шить еще и теплые ботинки на меху для снегоступов.

Энца теперь брала одежду на подгонку в универмагах Блумкваста и Раатама, а Паппина помогала в мастерской и лавке. Энца стала торговать женской обувью круглый год – и не только по предварительным заказам.

Чиро и Энца часто спорили, обсуждая идею поездки Чиро в Италию. Энца отнесла жестянку с деньгами из кухни на комод в спальне, а Чиро вернул коробку на место. Тогда она отнесла жестянку в мастерскую и со стуком поставила на верстак, но Чиро отодвинул жестянку в сторону. Когда Энца перед завтраком оставила коробку на кухонном столе, Чиро ее проигнорировал.

Чиро сказал Энце, что никогда не поедет домой, но в последний день августа пришло письмо от Эдуардо.

Мой дорогой брат,

Сегодня утром я отслужил мессу за твое здравие.

После долгих поисков наши молитвы были услышаны.

Я нашел нашу мать. Она в полной безопасности, но, боюсь, она сломлена долгими годами, проведенными в монастыре, и находится в ужасном состоянии. Она бы хотела повидать тебя – так же, как и я. Вероятно, можно организовать твой приезд?

С любовью, Э.

Сначала Чиро не сказал Энце про письмо. Просто носил его в кармане и перечитывал украдкой, будто там была строчка, которая помогла бы ему изменить решение. Он испытал огромное облегчение, узнав, что мать жива, но, как только это чувство утихло, как утихают набегающие на берег озера Лонгийр волны, вернулась боль и его сердце наполнилось еще более глубоким и острым сожалением. Он хотел бы затаить на Катерину гнев, отказаться от нее, как когда-то отказалась от него она. Но в его сердце гнева не было ни капли. Он любил Катерину и хотел снова увидеть ее. Он нуждался в матери больше, чем когда-либо.

И наконец Чиро согласился отправиться домой, в Италию. Перед смертью он хотел снова увидеть семью.

Когда он сообщил Энце, что принял решение, она пылко обняла его.

– Помнишь акции Берт-Селлерс? Ты не хотел взять из них ни цента. Но я сберегла деньги. Путь домой оплатит твой отец.

Чиро мужественно встречал любые новости, касавшиеся его здоровья. Но мысль, что его отец, который умер таким молодым и не смог обеспечить своих близких, фактически оплатит воссоединение жены и сыновей, была почти невыносимой.

– Ты тогда сказал мне, чтобы я потратила эти деньги на шляпки, но я, к счастью, к ним равнодушна.

В полдень Энца стояла на почте и диктовала телеграмму для Лауры Х. Чапин, Парк-авеню, 256, Нью-Йорк.

Забронировали билет в оба конца в Италию для Чиро. Подробности письмом. Привезу его в Нью-Йорк, чтобы проводить. Мы можем остановиться у тебя?

Поезд «Миннеаполис – Нью-Йорк» мчался сквозь ночь. Ладзари сидели в салоне поезда. Энца читала «Шейха» Эдит Халл[95], Чиро курил сигарету и наблюдал, как глаза жены перебегают со строчки на строчку.

Паппина и Луиджи взяли Антонио к себе до возвращения Энцы домой. Душа ее была спокойна – Энца знала, что сын будет счастлив с друзьями, которые стали для него почти что братьями.

Энца, не отрывая глаз от страницы, поплотнее запахнула синюю шерстяную шаль. Чиро нравилось наблюдать за Энцей, когда та читала. Казалось, что она полностью поглощена книгой, а внешний мир перестает для нее существовать.

– Ты на меня глазеешь, – сказала Энца, не поднимая взгляд.

– Скажи, когда ты читаешь, ты представляешь Рудольфа Валентино?

– Нет.

– Джона Гилберта?[96]

– Нет.

– А тогда кого?

Энца отложила книгу:

– Если тебе так необходимо знать, то, читая про красивого мужчину, я представляю тебя.

– Тогда почему бы тебе не бросить читать и не отправиться со мной в купе?

Чиро тихо закрыл дверь и присоединился к Энце на полке. Благоговение их первой брачной ночи давно ушло, оно было вытеснено близостью, пришедшей с годами. Они знали друг о друге все, и каждая раскрытая за это время тайна только приближала их друг к другу.