Я попробовал выразить некоторый сарказм. «Жаль, что сейчас не разгар купального сезона. Командующий мог бы получше спланировать время для этого похода».

«А я сомневаюсь, что это идея Командующего. Он всегда дрался зубами и ногтями, чтобы предотвратить задвижение нас на периферию. Нам нужна каждая боеспособная подлодка. Зачем же еще построили лодки проекта VII–C, как не для битвы в Атлантике?»

Всего несколько часов назад лодка U-A была аристократом глубин — самодостаточным, уверенным в себе боевым кораблем. Теперь же она стала всего лишь пешкой в руках стратегов. Посредством дистанционного управления ее нос был теперь направлен в сторону Испании. Наше плановое возвращение на базу, и все что с этим было связано, превратилось в ничто.

«Не повезло бедняге Стармеху», — начал он снова, более задумчиво. «Дело в его жене — она должна родить со дня на день. Он все ведь рассчитал. Даже длительный патруль не лишил бы его шанса быть в отпуске в нужное время, но он не рассчитывал на последние события. У них ведь даже квартиры нет больше — разбомбили, во время последнего патруля. Она переехала к своим родителям в Рендсбург. Теперь он беспокоится — как бы с ней чего не случилось. Я его понимаю. Его жена не на сто процентов здоровая — в последний раз она чуть не умерла. Ребенок не выжил».

Командир никогда не обсуждал частную жизнь других — это было не в его стиле. Я удивлялся, почему он вдруг стал столь несдержан.

Через час после ужина я знал причину. Я как раз протискивался мимо, когда он поднял голову от донесения о походе, сказал: «Подождите минутку» и пригласил меня с свой закуток.

«Я списываю вас на берег в Виго — Вас и Стармеха. Стармех должен перейти на береговую работу после этого похода. Это официально подтверждено».

«Но…»

«Избавьте меня от героизма. Я все еще работаю над радиограммой. Так или иначе, Вы и Стармех должны будете быть проведены через Испанию — замаскированными под цыган, если потребуется».

«Но…»

«Никаких но. Двоим это удастся лучше, чем одному. Я все обдумал. У нас там агенты — они о вас позаботятся».

Мои мысли раскручивались. Покинуть подлодку теперь? Пробираться через Северную Испанию? Старик наверняка спятил…

Я нашел Стармеха в центральном посту. «Старик списывает нас на берег, Вы знаете об этом?»

«Что?»

«Мы сходим на берег в Виго — мы двое».

«Как это так?» Стармех сжал губы. Я видел, как он размышляет. В конце концов он живо произнес: «Все, что мне хотелось бы знать, как Старик собирается проскочить с этим тупицей — именно сейчас, когда сложнее всего»

Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что он говорит о своем наследнике.

Гардемарин, подумал я — если бы только мы смогли взять с собой и гардемарина.

***

В следующий раз, когда я проходил через центральный пост, Крихбаум снова был у стола для карт. Он мог теперь в первый раз использовать прямую линию, чтобы отмечать наше продвижение на карте. Все были заняты, но никто не поднял глаз от своих занятий. Все мы сживались с собственными разочарованияими и личными опасениями.

***

На второй день шок уменьшился. Лишь четыре дня отделяли нас от подхода к побережью Испании. Люди пришли в себя гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать из общего низкого уровня духа. Разговоры, которые я слышал со своей койки, шли по накатанной дорожке.

«Мне чертовски повезло в последний раз. Она была армейской телефонисткой. В нашем распоряжении было купе, всю дорогу от Савонны до Парижа. Вам бы попробовать это как-нибудь: никаких усилий, просто вставил, а поезд делает всю остальную работу. У меня чуть глаза на лоб не вылезали, когда мы подпрыгивали на стрелках…»

Двумя минутами позже.

«Нет, не внутри чертова автомобиля — снаружи. Расстелить ее по переднему сиденью и охаживать сзади — таким образом ты сможешь использовать подвеску машины. Что? Это верно, приятель, стоять надо снаружи…»

Я посмотрел из-за края занавески, прямо в лицо Френссена. Оно было искажено воспоминаниями. «Однажды пошел дождь. Она осталась сухонькой, а я промок насквозь. С крыши стекало прямо на меня. Чертовски удобно, должен вам сказать — после дела я тут же и подмылся».

«Ты что, скакал на ней неодетым?»

«А почему бы и нет? Она знает, когда нужно позаботиться».

***

На третий день после радиограммы незадолго до полудня и в конце своей вахты мичман доложил о неопознанном предмете по правому борту. Я последовал на палубу за Командиром.

Объект был все еще примерно в тысяче метров. Это не было спасательной шлюпкой — слишком плоский и бесформенный. Он, казалось, дрейфует по направлению к нам по почти неподвижному морю. Над ним реяло странно возбужденное облако, нечто похожее на пчелиный рой. Чайки? Командир ничего не говорил, лишь надувал свои щеки. Он опустил бинокль. «Желтые полосы — это спасательный плот».

Я сфокусировал свой бинокль на плоту. Он был пустым, а по его бортам были прикреплены небольшие бочонки — или это были кранцы?

Крихбаум вдруг воскликнул: «Там люди, цепляющиеся за плот!»

Командир сменил курс. «Никаких признаков жизни». Плот приближался и увеличивался в размерах. Крики чаек становились все громче и более резкими.

Командир отправил впередсмотрящих с мостика вниз. Возьмите под наблюдение их секторы, Крихбаум». Он повернулся ко мне. «Я подозреваю, что это зрелище только для взрослых».

Он отдал команды на руль и мы приблизились к плоту по широкой дуге. Наша носовая волна обласкала тела, которые плавали вокруг него. Один за другим они начали кивать, как механические куклы в витрине.

Пятеро мертвых мужчин, привязанных к плоту. Почему не на нем? Почему они болтаются на канатах плота? Быть может, они искали защиты от ветра?

Холод и страх — как долго человек может противостоять им? Как долго тепло его тела может бороться с ледяной стужей, останавливающей биение сердца? Как скоро омертвеют его руки?

Одно из тел, которое выступало из воды выше прочих, стало бесконечно и напряженно кланяться.

«Нигде не видно названия», — произнес Командир.

Один из мертвых моряков перевернулся и лег на спину в воде. На его щеках не было плоти. Чайки склевали с него все, что было съедобного. Все, что оставалось на его черепе — это маленькое пятно скальпа с прилипшими к нему черными волосами.

Они перестали быть людьми. Они были вызывающими ужас призраками, а не человеческими существами. Там, где должны были быть их глаза — разверзались впадины.