– Я могу определить часть слов, которые часто используются, – объявил он хрипло, когда он со своим набором программ закончил работу. Ему не удалось заставить свой голос не дрожать. – Я нашел явную форму глагола «приближаться» и слово «близко», и кое-какие индикаторы, которые я связал бы с «позволением» или «согласием».

Это объявление было встречено именно таким задумчивым молчанием, какого оно заслуживало.

– Значит, они запели по-другому, – отметил наконец Карст. – По твоим словам, раньше было «убирайтесь на хрен».

– Было, – кивнул Холстен. – Оно изменилось.

– Потому что Керн отчаянно нуждается в наших великолепных знаниях математики? – вопросил шеф безопасников.

Холстен открыл было рот, но тут же снова закрыл, не желая придавать своим подозрениям весомость.

Это за него сделала Лейн:

– Если это и правда Керн.

– А кто же еще?

Однако в голосе Карста появились резкие ноты, показывавшие, что не так уж он и туп.

– Нет никаких данных о существовании чего-то, помимо Керн, что бы вело оттуда передачу, – решительно заявила Вайтес.

– А как насчет вот этого?

Холстен ткнул пальцем в экран, где по-прежнему были картинки с дрона.

– Нам неоткуда узнать, что происходило на планете. Это ведь был эксперимент. Возможно, то, что мы видим, – это аберрация, как на серой планете с ее грибами. Суть в том, что спутник Керн по-прежнему здесь присутствует, а сигнал идет от него, – заупрямилась Вайтес.

– Или, возможно… – начала Лейн.

– Не исключено, – оборвала ее Вайтес. Видно было, что само допущение ей отвратительно. – Но это ничего не меняет.

– Точно! – поддержал ее Карст. – То есть даже если они… если Керн… говорят: «ага, садитесь», что нам делать? Потому что если у нее остались все ее штучки, она может нас настругать, как только мы выйдем на орбиту. И это даже не говоря об этой ублюдочной дряни и о том, на что она способна. Я о чем: если это что-то выросло на планете, так это ведь эксперимент Керн, верно? Может, оно делает то, что она прикажет.

Наступило неловкое молчание: все выжидали, не скажет ли кто-нибудь что-то в пользу противоположного варианта, хотя бы для проформы. Холстен прокручивал услышанное, пытаясь составить фразу, которая не прозвучала бы совершенно безумно.

– Когда-то в Старой Империи была традиция, – медленно проговорила Вайтес, – предоставлять выбор преступникам, тюремным заключенным. Брали двоих и приказывали помиловать или обвинить друг друга, причем каждый принимал решение в одиночку, не имея возможности посовещаться. Все проходило действительно хорошо, если оба решали друг друга помиловать, но они подвергались какому-то наказанию, если оба друг друга обвиняли. Но ах, если вы оказывались заключенным, решившим помиловать друга, и обнаруживали, что он в ответ вас обвинил…

Она улыбнулась, и по этой улыбке Холстен вдруг понял, что она все-таки постарела, просто это почти не отражалось на ее лице, не проявлялось из-за того, что она не давала воли никакой мимике.

– Тогда какой же выбор правильный? – спросил у нее Карст. – Как заключенные из этого выбирались?

– Логический выбор зависит от ставок: от взвешивания наказаний в случае различных вариантов, – объяснила Вайтес. – Боюсь, что факты и ставки очень суровы и очень ясны. Мы можем приблизиться к планете в надежде, что, вопреки всему прошлому опыту, теперь нас готовы принять. Как и сказал Карст, это сделает нас уязвимыми. Мы подвергнем корабль опасности, если окажется, что это была просто уловка или даже Мейсон вообще сделал какую-то ошибку при переводе. – Она скользнула взглядом по Холстену, словно предлагая ему возражать, но на самом деле он был отнюдь не уверен в собственных успехах. – Или же мы атакуем: используем дроны прямо сейчас и готовимся продолжить нападение, когда «Гильгамеш» достигнет планеты. Если мы так поступим и ошибемся, мы лишим себя бесценного шанса достичь с интеллектом Старой Империи некого соглашения. – В ее голосе звучало искреннее сожаление. – Если мы придем с миром и ошибемся, мы, скорее всего, погибнем – все мы, все человечество. Не думаю, что стоит спорить относительно весомости того, что нам предлагается. Для меня на этом этапе есть только один разумный вариант.

Карст мрачно кивнул.

– Мы этой суке никогда не нравились, – напомнил он. – С чего ей было вдруг менять точку зрения?

«Спустя несколько столетий и массу пауков – это отнюдь не «вдруг»», – подумал Холстен, но эти слова остались непроизнесенными. А вот Лейн смотрела на него, явно ожидая какого-то участия в разговоре. «Да неужели кто-то на самом деле готов прислушаться к классицисту?» Он молча пожал плечами. Он подозревал, что потери в случае военных действий могут отказаться намного значительнее того, что назвала Вайтес, но не мог спорить с ее оценкой относительно полной потери всего, если они ошибочно пройдут по мирному пути слишком далеко.

– Что важнее, эта логика универсальна, – добавила Вайтес, глядя в лицо каждому по очереди. – На самом деле не важно, что именно ждет нас у планеты. Это математика, и только. У нашего противника те же опции, то же взвешивание. Даже если радушный прием и наше примерное поведение в гостях могут дать наилучшие результаты для всех, цена предательства слишком высока. Так что мы можем заглянуть в мысли наших противников. Мы знаем, что им нужно принять такие же решения, что и нам, потому что цена ненужной войны настолько ниже ошибочного выбора мирных отношений. И та же логика будет двигать решением того, что там находится, будь то человеческий разум, или машина, или…

«Пауки?»

Однако было видно, что Вайтес не может даже произнести это слово, и, когда это за нее сделала Лейн, старший исследователь чуть заметно вздрогнула.

«Значит, Вайтес не любит пауков, – мрачно подумал Холстен. – Ну, она-то на эту чертову планету не спускалась ведь, да? Она не видела этих раздутых чудищ. – Его взгляд упал на картинку с опутанным паутиной миром. – Может ли это быть разумная жизнь? Или Вайтес права, и это просто какой-то безумный эксперимент, который пошел не так… или даже пошел так? Не могли ли Старой Империи зачем-то понадобиться гигантские космические пауки? А почему бы и нет? Как историк, я должен признать, что они делали массу глупостей».

– Ну же, – поторопил их Карст, – я жму на кнопку или как?

В итоге все посмотрели на Лейн.

Постаревшая глава техотдела сделала несколько осторожных шагов вперед, стуча палкой об пол и глядя на полученную с камеры дрона картинку с завернутой в паутину планетой. Ее глаза, видевшие, как века проходят некой бесконечностью с паузами, попытались все оценить. У нее было лицо женщины, которая смотрит в лицо мрачной судьбе.

– Выцеливай спутник, – наконец негромко решила она. – Идем с боем. Ты прав – на кону слишком многое. На кону все. Сбей его.

* * *

Карст отдал приказ тут же, словно опасаясь, что кто-нибудь струсит или передумает. За миллионы километров от них по ходу неумолимого движения «Гильгамеша» дроны получили указания. У них на прицеле уже находился металлический кулак спутника, пойманный в громадную экваториальную паутину.